Наконец я приблизилась ко входу и смогла заглянуть. Предо мной обычный санузел, только большой: две кабинки с унитазами, две раковины и посередине ванна, наполненная водой. Из нее, рыдая, вылезает мокрый ребенок, а его все успокаивают: «Ничего страшного. Все хорошо!» Я увидела священника в длинном черном одеянии, увидела нашу заведующую дошкольным отделением, самую добрую на свете женщину, которая никого в обиду не даст. Священник тоже ничего плохого не делает, стоит перед ванной с водой и уговаривает следующего мальчика: «Залазь в ванну, малыш. Я тебя три раза окуну, наденем крестик, и ты побежишь играть». Я так и не поняла, отчего все кричат? Почему выходят в слезах? Ничего страшного не происходит.
Наконец подошла и моя очередь. Я с удовольствием залезла в ванну. «Вода освященная», – тихонько объяснила мне мама Оля, которая подобралась поближе, чтобы меня поддержать. Но я увидела только, что вода уже не очень чистая, даже мутная после огромного количества детей. И, конечно, уже прохладная, хотя вовсе не ледяная. И чего было так орать? Я-то только обрадовалась, что меня лишний раз, вне расписания, искупали. Священник положил свою огромную ладонь мне на голову и окунул три раза, что-то нашептывая.
– Ты София! – наконец, сказал он громко после того, как мама Оля что-то шепнула ему на ухо.
Так меня и крестили Софией. Надели на шею крестик, почему-то с самой длинной веревкой. Я заметила, что крестики перед священником лежали разные, с веревочками разной длины. Мне достался такой. Я его потом потеряла, когда купалась в море. Ни крестной матери, ни крестного отца не было. Я даже не знала, что они нужны – тем более сироте. Мне никто этого не объяснил. Я тогда не знала ничего о религии, только умела молиться благодаря нашей преподавательнице по танцам, Валентине Валерьевне. Она у нас была с дошкольного отделения. И каждое занятие начиналось одинаково – мы читали молитву. «Отче наш, иже еси на Небеси, да освятится имя твое, да пребудет царствие твое…» Я выучила эти слова так хорошо, что от зубов отскакивало. И еще одну молитву запомнила, про Божью Матерь. А иногда вместо танцев учительница рассказывала нам про ад и про рай. Возможно, все эти истории были из Библии. А возможно, она сама что-то додумывала, я не знаю. Но мы так любили эти байки, что иногда нам даже не хотелось танцевать. Хотя истории были страшными. Особенно когда речь заходила про ад – там все время мучились, кричали, страдали люди. С шести лет я уже знала, что если буду хорошо себя вести, то попаду в рай. А если плохо, то в ад. Мне помогали эти истории. А священники к нам не приходили, с нами не беседовали. И учительницу эту в детдоме считали немножко двинутой, хотя и не мешали ей.
Глава 13
Комиссия
Мой второй год в дошкольном отделении подходил к концу. Перед летним лагерем, в мае, нас всех собрали на комиссию. Мы знали об этом событии заранее, готовились к нему – учили буквы, цифры, времена года, сидели каждый день за партами в нашем классе и что-то делали. Но я оказалась готова к комиссии только относительно, потому что все равно ничего еще толком не понимала. Читать не умела, считала до десяти с трудом. И вообще мало что знала для своего возраста – остальные дети в нашей группе были гораздо умнее меня. Я чувствовала себя по-настоящему отсталой, хотя в моей медицинской карте и не стояло такого диагноза. Тогда я не понимала, что все дело в том, что со мной учителя занимались всего полтора года, даже меньше, если учитывать летние лагеря, а остальных детей готовили к школе с трех лет.
И вот я вошла в кабинет, в котором проходила комиссия. Меня посадили за стол, на нем лежали карточки с разными картинками. Напротив сидела психоневролог детского дома, Анна Анатольевна, еще какие-то дяди и тети, я их даже не знала, и Вера Васильевна – наша заведующая. Передо мной положили карточки и стали задавать вопросы.
– Убери, пожалуйста, лишнее, – попросила незнакомая тетя, разложив передо мной четыре картинки.
Я посмотрела на машинки и вертолет, которые были нарисованы на карточках. Убрала вертолет.
– Почему ты думаешь, что он здесь лишний? – спросила она.
А я смотрела на нее большими глазами и не могла ничего объяснить. Кто же его знает, почему он лишний? Но к остальным точно не подходит, ясно же и ежу!
– Отличается, – промямлила я.
– Чем? – Тетя оживилась.
Но ответа она так и не получила – я продолжала молча смотреть на карточки и теребить подол платья.
– Ну ладно, – она, наконец, отстала от меня с вертолетом, – перейдем к следующему вопросу.
Тетя разложила передо мной новые карточки. На них были нарисованы люди.