– Как это так? – не поняла она.
– Ррррррр, – старательно зарычала я на нее.
– Ааа, вон оно что, – мама Таня улыбнулась, – нет, все равно иди. Сейчас твое время.
Взбешенная, я топала через игровую комнату и холл к кабинету. Открыла дверь к этой тете Тамаре и выпалила фразу, которую репетировала всю дорогу:
– Я больше не буду к вам прррриходить!
Я так смогла. Проявила характер, заявила о своем желании вслух. Я выучила! Я сумела! Я победила.
В дошкольном отделении мы продолжали жить по строгому расписанию – как и в доме ребенка, как и во всех учреждениях на свете. Но все-таки там у меня было детство. Полтора года детства. Мама Таня и мама Оля ко всему относились легко – ну пролил и пролил, ну испачкал и испачкал, ну не доел и не доел. Это же дети.
Глава 14
Учительница
И вот настало первое сентября. Нас нарядили в дурацкие костюмы, девочкам прицепили на волосы белые банты. Из-за этого «украшения» я, и без того высокая, стала на две головы больше всех остальных. В первый класс вместе со мной поступили пятеро одногруппников: Ленка, Дима, Сережа, еще один Сережа. Мы были девяносто второго и девяносто третьего года рождения. И вот мы все пошли. Не было никакого прощания с воспитателями. Был только страх перед новой жизнью.
Огромный двор. Море детей – сто восемьдесят сирот. И все они старше, чем мы. Дошла моя очередь читать стихи, и только я открыла рот, как все засмеялись.
– Дылда, – раздался чей-то голос.
– Негр, – подхватил другой.
Смех нарастал, усиливался по кругу, и через мгновение смеялись уже все, даже взрослые. Я держалась изо всех сил – только потому, что большая, пришла в первый класс. Нечего реветь! Хотя всегда очень легко начинала лить слезы: они были защитной реакцией на все. Стоило, например, сказать мне: «Говори громче», и я уже реву. Учительница, которая стояла рядом с нами, не реагировала на происходящее. Она не смеялась вместе с остальными, но и не защищала меня: просто невозмутимо глядела перед собой. Еще до начала линейки мы успели ее рассмотреть – мне она показалась добренькой. И после торжественной части она отвела нас в класс. Рассадила.
– Меня зовут Людмила Ивановна, – представилась она, – а вас как зовут?
Мы назвали свои имена.
– Хорошо, – кивнула она, – а теперь слушайте внимательно. У меня все дети учатся под номерами. Ты, Оля, будешь первым номером. Ты, Дима, вторым. Ты, Соня будешь третьим, а Лена – четвертым. Сережа будет пятым и еще один Сережа – шестым.
Потом она подняла нас с мест и рассадила по порядку, по номерам. Лишиться имени было обидно, но что мы могли поделать? Четыре года начальной школы мы все так и жили под номерами.
– У Второго нет домашнего задания, – сверкала она глазами на Диму, – почему?!
– Четвертый сегодня дежурит, – напоминала Людмила Ивановна Лене.
– Третий, к доске! – вызывала она меня.
Это было очень обидно! Как будто мы не дети, а какие-нибудь предметы с инвентарными номерами. Утешало меня только сравнение с предыдущим «номером три». Я думала: «О, у меня третий номер, как у Лены Бабкиной, а она отличница. Значит, все у меня будет хорошо». Так и терпела команды: «Третий, открой тетрадь! Третий, подойди ко мне!» А Людмила Ивановна продолжала в своем духе – каждому новому ребенку, который приходил к нам в класс, она присваивала свой номер. В первом классе к нам добавился еще один Сережа. Потом пришла Олеся. Учительница их так и называла – «Седьмой» и «Восьмой». А когда Диму перевели в детский дом для умственно отсталых – это случилось после первой же четверти в первом классе, он не справлялся с программой, – его номер сразу пропал. Первый, Третий, Четвертый, Пятый, Шестой, Седьмой, Восьмой. В итоге за четыре года у нас дошло до того, что был Шестнадцатый и даже Семнадцатый.