Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

На этот раз мне было неуютно под сверлящим взглядом Святослава. Он рассматривал меня настороженно и недоброжелательно, как человека «со стороны». Я не имела никакого отношения к КГБ, и мое появление в доме Кима было неожиданным и нежелательным для куратора, в чем впоследствии он признался. Ким, напротив, всячески подчеркивал свое расположение ко мне. Напоследок он окончательно смутил меня, подарив на виду у всей компании льняную скатерть, привезенную из Вологды, и бутылку из-под виски с соком черной смородины собственноручного приготовления.

Мы стали часто встречаться, и Киму хотелось, чтобы я переехала к нему. Я все еще не была готова изменить уклад своей жизни — для меня события развивались слишком стремительно. Поэтому, даже приняв предложение Кима, я намеревалась большую часть времени проводить в своем прежнем доме. Ким не оказывал на меня давления и соглашался на все мои условия, но неожиданно для себя всего месяц спустя я поселилась у Кима, и только иногда мы наведывались в мою старую квартиру.

В новую жизнь я вошла легко и естественно. Вместе с тем перспектива «породниться» с КГБ даже косвенно, через Кима, мало радовала меня. Я относилась к тому большинству, у кого эта организация вызывала вполне, определенные ассоциации. Как и многие люди моего поколения, я испытывала генетический страх перед всесильным НКВД — КГБ, хотя сама впрямую не сталкивалась с его представителями. Благодаря Киму я познакомилась с некоторыми его сотрудниками — людьми достойными и интересными, а также и с не очень приятными, что естественно для любой организации. И должна признать, что впоследствии это «родство» не доставило мне особых неприятностей, но и игнорировать его я не могла.

Поначалу принадлежность Кима к КГБ меня несколько настораживала. Я не испытывала благоговения перед Кимом как перед знаменитостью не только потому, что мне не свойственно это чувство, но прежде всего потому, что я в полной мере не представляла, кто такой Филби. До нашей встречи я просто не подозревала о его существовании, как и большинство моих соотечественников. В Советском Союзе он постоянно жил в атмосфере строгой секретности со времени своего приезда в 1963 году. Насколько Филби был знаменит на Западе, настолько неизвестен здесь. Только в 1967 году в газете «Известия» появилась статья «Здравствуйте, товарищ Филби!» — единственная прижизненная публикация о нем (и ту я, кстати, не читала). Тогда в редакцию газеты пришли десятки восторженных писем, которые передали Киму. Он хотел поблагодарить читателей через газету, но ему почему-то отказали в этом.

Что касается меня, то профессию разведчика я не окружала романтическим ореолом, скорее испытывала к ней некоторое предубеждение. Когда Ким сделал мне предложение, я поделилась своими сомнениями с близкой подругой, и та ответила мне со свойственной ей иронией:

— Ну и что из того — мы же любим детективные истории.

Но стоило мне сблизиться с Кимом, как я забыла о своих сомнениях. Живя с ним бок о бок, трудно было помнить о его шпионском прошлом. Я никак не могла связать этого мягкого, в чем-то беспомощного человека с образом легендарного разведчика. Этот образ запечатлен в многочисленных документальных и художественных произведениях преимущественно английских авторов. Помимо этих книг, целиком посвященных Филби, которые занимают большую полку в его кабинете, имя «Ким Филби» часто мелькало на страницах английских газет и журналов и даже упоминалось в тех триллерах, что я читала по-английски.

На самом деле о московской жизни Кима ничего не было известно, и это вызывало самые нелепые домыслы, часто совершенно противоположные. На Западе либо писали, что он живет в нищете, полностью забытый и заброшенный, либо утверждали, что он купается в невероятной роскоши.

«Как я понимаю, спектакль с участием Гиннесса посвящен моей жизни в Советском Союзе.

Удивительно, что такой актер, как Гиннесс, позволил себе пойти на явную фальшивку, явную потому, что никто, даже мои дети, ничего не знают о моей жизни. Собственно, год для меня начинается где-то в середине сентября, когда все мои коллеги возвращаются после летних отпусков. Я упорно тружусь до середины мая, лишь с двухнедельным перерывом в январе или феврале, который я провожу в более южных краях, в Советском Союзе или за его пределами. Затем в середине мая мы, как правило, отдыхаем положенные 24 дня в санатории в Крыму. Нас селят в номере «люкс» (в моем возрасте это, вероятно, позволительно?), и доктора теперь уже знают, что мы парочка психов, которые не любят быть объектом внимания медиков. А потому они оставляют нас в покое, и мы вволю катаемся на катерах наших коллег-пограничников. Потом — назад, в Москву, на несколько недель спазматической работы, которая зависит от присутствия или отсутствия коллег. Конец лета мы проводим в той или иной дружественной стране, частично — у воды (у моря, озера или на реке), частично — в горах. Никакой чепухи типа веревок и крючьев — просто мы шагаем осторожно, ставя одну ноту впереди другой. И наконец, в сентябре все начинается сначала.