На этот раз с нами едет первый человек армянского КГБ. Отправляемся полюбоваться на древний храм. Дорога длинная и утомительная. Уезжали — было тепло и солнечно, а через два часа попали в метель. Машина продвигалась медленно, поэтому к цели нашего путешествия — старинному храму — мы приблизились только спустя четыре часа.
Этот одинокий исполин, полуразрушенный и заброшенный, сохранил свою величавую красоту. Едва мы ступили под его своды и стали осматриваться, как услышали:
— Поехали, поехали, нечего здесь смотреть. Нас ждут. Пытаемся немного задержаться, но нас бесцеремонно выпроваживают. Все озабочены тем, что мы опаздываем к обеду — на целых два часа!
Снова светит солнце. Мы подъезжаем к нетерпеливой толпе встречающих. Каково же было мое и Кима удивление, когда вместо остывающего обеда мы увидели костер, разведенный вокруг большого бревна. Когда оно превратится в угли, на них зажарят шашлык. А пока мы изнываем от скуки в толпе начальственных мужчин. Нас приглашают в дом, где стайка женщин хлопочет вокруг длинных столов, расставляя горы закусок. Мы сидим в стороне, глотая слюнки, и я вспоминаю хороший английский обычай, когда гостю сразу предлагают что-нибудь выпить.
Проходит час-другой, прежде чем все усаживаются. Теперь начинается спешка. Мы не успеваем прикоснуться к закускам, потому что подают суп, не успеваем его попробовать, как уже несут отварное мясо, затем шашлык и что-то еще и еще. Все это надо запивать коньяком вперемежку с водкой, так как окружающие ревниво следят за недопитой рюмкой, воспринимая это как личную обиду.
Большую часть времени мы проводили в своей «крепости», и, когда стали откровенно скучать, нас обрадовали сообщением о поездке на Севан. Выезжаем рано утром, чтобы поспеть к обеду. Нас снова сопровождает высокое начальство. Заезжаем в маленькую деревню.
— Здесь, — говорят нам, — продается самый вкусный лаваш.
У обочины стоит старуха, одетая очень бедно, почти в лохмотьях, с перекинутыми через руку длинными лепешками. Наш радушный хозяин покупает у нее хлеб и приглашает нас посмотреть, как его выпекают. Поднимаемся в дом. Там, в тесной темной комнате, под грудой тряпок и старых ватников держат лаваш, чтобы он не остывал. Как нелепо выглядел наш высокий чин в изящном черном костюме и белоснежной рубашке на фоне такой откровенной нищеты! Но он этого не замечал и чувствовал себя непринужденно, по-хозяйски раскидывал серые тряпки и щупал теплый хлеб.
Всю дорогу мы ехали молча. Меня не покидало чувство стыда за наш шикарный выезд. Пришлось попробовать лаваш, который на самом деле был вкусный, но встал у меня поперек горла. К счастью, Ким не страдал брезгливостью.
Наши сопровождающие воспринимали свое привилегированное положение как должное. Один из них с гордостью рассказывал, как его жена ездила в Москву за облицовочными материалами для дачи. Ей удалось с необыкновенной легкостью достать то, что было недоступно москвичам.
— Раз она армянка, значит, при больших деньгах, — объяснял он.
Так ненавязчиво Ким получал уроки «социальной справедливости».
Разумеется, в наших поездках нам демонстрировали только парадную сторону жизни. Ким был потрясен, увидев уже в перестроечные годы документальный фильм, где показывали настоящие трущобы, расположенные неподалеку от центра Еревана. Там в одной комнате жили и умирали люди нескольких поколений.
…Приближаемся к Севану, нашей цели, но, увы, не наших сопровождающих. Для них любая экскурсия — это очередное застолье. Они не дают даже взглянуть на Севан.
— Обед готов, — торопят нас и окружают Кима.
Я упрямо поднимаюсь на холм, чтобы полюбоваться озером, но меня подгоняют. Настроение все равно испорчено, и я уныло присоединяюсь к жующей компании. Мы отведали коронное блюдо — отварную севанскую форель. Толстая кожица отслаивалась, но, по-видимому, считалась деликатесной частью. А мы, не зная этого, всех шокировали, оставляя ее на тарелке. Домой вернулись затемно, вот тебе и побывали на Севане!
Мы изъездили Армению вдоль и поперек, любовались древними памятниками архитектуры и искусства. Но когда я пытаюсь возродить эти воспоминания, все заслоняют непрерывно жующие челюсти.
В Ленинакане мы подверглись следующему испытанию. Поздним вечером после очередного застолья нас повезли в чей-то дом. Хозяева, молодая симпатичная пара, оборудовали в подвале бар, где мы изнывали до 2 часов ночи. А к 9 часам утра, усталых и сонных, нас доставили в захолустную забегаловку, чтобы отведать хаш — армянское национальное блюдо из свиных ножек. По традиции оно варится всю ночь и готово на рассвете. Это сытный горячий завтрак для пастухов и крестьян, отправляющихся на работу. Блюдо, предназначавшееся когда-то беднякам, теперь стало деликатесом, и хозяева очень гордились, что доставили нам такое удовольствие.