Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Публичное упоминание имен сотрудников спецслужб, занимающихся секретной работой, не может не поставить их в затруднительное положение. Я не имею ни малейшего желания ставить в такое положение моих бывших коллег по британской, американской и другим службам, тем более что к некоторым из них я питаю и симпатию, и уважение.

Следовательно, я постарался упоминать имена лишь тех сотрудников, которые, как мне известно, либо уже умерли, либо вышли в отставку. Однако в некоторых случаях невозможно что-то вразумительно рассказать, не назвав сотрудников, еще находящихся на действительной службе.

Этим последним я приношу свои извинения. Мне тоже приходилось оказываться в сложном положении из-за моей принадлежности к секретной службе.

Москва, 1968 г.

Предисловие

Эта небольшая книжица писалась урывками с тех пор, как почти пять лет назад я приехал в Москву. В процессе ее написания я время от времени советовался с друзьями, чье мнение я ценю. С некоторыми рекомендациями я согласился, другие отверг. Один из отклоненных мной советов сводился к тому, чтобы для большей занимательности подробнее описать опасности, встретившиеся мне на долгом пути от Кембриджа до Москвы. Я предпочитаю держаться нелакированного описания.

Когда прошлым летом (1967 г.) рукопись подошла к своему завершению, я долго раздумывал, следует ли мне ее публиковать, и снова посоветовался с несколькими друзьями, чье мнение могло помочь мне принять решение. Все сошлись на том — и я с этим согласился, — что рукопись следует до поры до времени положить на полку. Главный довод сводился к тому, что ее публикация может наделать шума и вызвать осложнения международной обстановки, которые трудно предугадать. Неразумно предпринимать действия, последствия которых невозможно предсказать. И я решил положить мою рукопись в дальний ящик.

С появлением в октябре 1967 года статей в «Санди таймс» и в «Обсервер» ситуация в корне изменилась. В этих статьях, несмотря на ряд фактических неточностей и ошибочных интерпретаций (и, боюсь, преувеличенной оценки моих талантов), была дана в основном правдивая картина моей карьеры. Соперничающие газеты, естественно, немедленно объявили, что «Санди таймс» и «Обсервер» пали жертвой гигантского мошенничества. Нелепость такого утверждения была уже опровергнута в «Санди таймс». От себя могу лишь добавить, что мне предлагали просмотреть до публикации статьи в «Санди таймс» и я по размышлении от этого отказался. Я пришел к выводу, что отвечать за материал, подготовленный сотрудниками «Таймс», должен редактор и, если я, будучи стороной заинтересованной, в это вмешаюсь, объективность материала может быть поставлена под вопрос.

Как я уже сказал, эти статьи полностью изменили ситуацию. Последствия раскрытия правды все равно лягут на нас. Следовательно, я могу предложить мою книгу публике, не навлекая на себя обвинения в желании замутить воду. Я стремлюсь лишь исправить некоторые неточности и ошибки в интерпретации и дать более полную картину.

Первый серьезный кризис в моей карьере был долгим. Он длился, грубо говоря, с середины 1951 года до конца 1955-го. На протяжении всего этого времени меня поддерживала мысль, что никто не может «пришить» мне связь с коммунистическими организациями, поскольку я никогда не был членом ни одной из них. Первые 30 лет я работал на дело, в которое верил, подпольно. Началось это в Центральной Европе в июне 1933 года, а окончилось в Ливане в январе 1963 года. Только тогда я смог появиться в моем подлинном обличье — в обличье советского разведчика.

До недавнего прошлого, когда «Санди таймс» и «Обсервер» выпустили жирных и весьма достоверных кошек из мешка, все, кто писал обо мне статьи и книги, бултыхались вслепую. Их нельзя обвинять в невежестве, поскольку на протяжении всей моей карьеры я старался не разглашать правды. Винить их можно, пожалуй, лишь за то, что они кинулись печатать свои опусы в блаженном неведении, а также за то, что упорно старались выискивать сложные объяснения самых простых вещей. Простая правда была, конечно, мало приятна обветшалому истэблишменту и его заокеанским друзьям. Но попытка потопить правду в словах, будь то гениальных, будь то бессмысленных, была напрасна и обречена на провал.