Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Через несколько дней у меня в руках оказалось достаточно материала, чтобы приступить к составлению проекта программы, нужной Габбинсу. Для большей убедительности я решил привести примеры из области европейской политики, и в особенности политики фашизма. Я сжал проект до полутора страниц обыкновенной писчей бумаги и сообщил Габбинсу по телефону, что документ готов. Через пять минут он позвонил мне сам и сказал, что в тот же вечер созывает совещание в кабинете у Чарльза Хэмбро[29] для обсуждения проекта. Это было моим первым реальным делом в английской разведке после падения Франции.

Габбинс привел на совещание нескольких сотрудников своего аппарата. Хэмбро приветствовал нас со свойственным ему дружелюбием и расположением, так что мы почувствовали себя как дома. Он взял составленную мной бумагу и зачитал ее вслух, медленно и вдумчиво. Закончив, заметил, что это разумный документ. Сотрудники Габбинса, как по команде, с серьезным видом закивали в знак согласия — типичные военные, привыкшие к беспрекословному повиновению. К моему удивлению, Габбинс радостно улыбнулся.

— Именно то, что я хотел, — сказал он, подчеркивая слова. — Именно то… Что скажете, Чарльз?

Хэмбро ничего конкретного не ответил. Возможно, он думал совсем о другом.

— Доведите дело до конца и составьте программу, — сказал мне Габбинс.

На этом совещание закончилось.

Теперь у меня были конкретные обязанности, что давало мне право на рабочее место в учреждении Габбинса. Я стал работать не в доме № 64, а выше по Бейкер-стрит, ближе к Риджентс-парку. Я приступил к составлению программы, расширяя свои черновые наброски до объема полных лекций. И все же я не был счастлив. Новую школу предполагалось разместить в Бьюли, в Хэмпшире, далеко от Лондона. Такое расстояние очень мешало бы реализации других моих целей. Порой хотелось бросить это дело, но меня останавливали два соображения. Во-первых, необходимо было удержать ногу в щели двери, приоткрывшейся мне в секретный мир. Глупо было бы увольняться, пока не появилось перспективы другой работы в этом мире. Во-вторых, лишние знания никогда не помешают и я ничего не потеряю, если узнаю, что делается в широко разветвленной сети учебных заведений Управления специальных операций. Я решил остаться, пока не подвернется что-нибудь более стоящее.

Я не сомневался, что руководство учебных заведений отпустит меня, когда я захочу. Я знал, что лектор из меня получится никудышный. Дело в том, что с четырехлетнего возраста у меня появилось заикание, иногда я мог с ним справиться, иногда нет. Кроме того, меня мучили сомнения относительно содержания моего лекционного курса. Перспектива говорить о политической подрывной деятельности меня не пугала. В Англии в то время было мало людей, которые сколько-нибудь разбирались в этом деле, а я все же имел небольшой опыт в этой области. Беспокоило меня крайне поверхностное знакомство с методами пропаганды. Правда, мне приходилось сочинять листовки, но я понятия не имел о том, как они печатаются.

До сбора в Бьюли еще оставалось некоторое время, и я решил восполнить пробелы в моих знаниях. Я старался как можно чаще посещать Уобёрн-Эбби, где всегда вялый Липер председательствовал на заседаниях сотрудников «черной пропаганды» в Управлении политической войны. (Встретив Липера четыре с лишним года спустя, я обнаружил, что он мало изменился. Это произошло летом 1945 г. Он вяло бил мух в английском посольстве в Афинах, когда Греция уже начинала бурлить.) Но я с удивлением заметил, что Липер способен раздражаться. Поговаривали, что у него были частые стычки с доктором Дальтоном и что добрейший доктор не раз огорчался по этому поводу, что подтверждается и в мемуарах самого Дальтона.

Если новая Бейкер-стрит стала вотчиной дельцов банковского дела, большого бизнеса и юстиции, то Уоберн осаждали работники рекламы. За пределами убежища самого Липера это учреждение напоминало филиал рекламной фирмы. Были, конечно, исключения, такие как Дик Кроссмен, Кон О’Нейл, Сефтон Делмер и Валентайн Уильямс. Но похоже было, что большинство сотрудников имели опыт, в котором я так нуждался.

Сначала они отнеслись ко мне несколько сдержанно. Как и во всех учреждениях, особенно новых, в Уоберне остерегались посторонних. Вскоре, однако, убедившись в моем искреннем желании их узнать и готовности принимать их советы, они изменили ко мне отношение. Стало ясно, что тайные агенты в Европе будут заниматься пропагандой, хотим мы этого или нет. А раз так, то в Уоберне, организации, ответственной за «черную пропаганду», правильно поступали, разрешив мне просунуть ногу в дверь в качестве полезного им инструктора. После нескольких визитов я удостоился чести позавтракать с Липером. Присутствовавший на завтраке Валентайн Уильямс предложил подвезти меня в Лондон в служебном «роллс-ройсе». Я хотел поболтать с ним хотя бы о Хромоногом[30], однако после хорошего завтрака он всю дорогу проспал.