Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Мы могли бы извлечь полезный урок по части конспирации, если бы разбирались в ее правилах. Это выявилось только через несколько лет. Поскольку предполагалось, что мы имеем дело с агентами, которые будут засылаться на территорию противника, где их, весьма вероятно, могут схватить, было решено подлинные имена и фамилии офицеров из преподавательского состава скрыть под кличками. Питерс стал Торнли, Хилл — Дейлом и т. д. Гай, дав волю своему мальчишескому воображению, за моей спиной убедил Питерса дать мне такую неприличную кличку, что я даже не решаюсь ее обнародовать. Единственное исключение составил Томми Харрис, которому по непонятным мне причинам разрешили оставить собственное имя. Как-то после войны Томми случайно встретил руководителя нашей бельгийской группы, человека неприятного, постоянно кичившегося своим аристократическим происхождением, и зашел с ним выпить чаю. Вспоминая Брикендонбери, бельгиец заметил, что слушатели раскрыли все наши клички, за исключением одной. Томми проверил его и выяснил, что тот действительно знает все наши имена. Он спросил тогда, кто же составил исключение. «Речь идет о вас», — ответил бельгиец.

Скоро с этих страниц на время исчезнет имя Гая Берджесса, поэтому мне, надеюсь, простят, если я расскажу о пристрастии Гая к невинным проделкам. Однажды летним вечером Питерс лежал в постели с острым приступом экземы. Чтобы скрыть ее, он отращивал бороду. Около его кровати сидел, потягивая из рюмки портвейн, приезжий инструктор, назвавшийся Хэзлиттом. Внезапно из сада раздался крик, а затем послышались возгласы на пяти языках. В дом ввалились слушатели, и каждый утверждал, что видел кто троих, кто десяток и даже больше парашютистов, сброшенных поблизости. Услышав это, Питерс приказал бельгийцам надеть форму и установить пулеметы в окнах. Это обеспечивало хороший сектор обстрела через школьные спортивные площадки. Не знаю, что случилось бы, если бы противник вошел через парадную дверь. «Раз немцы высадились, — сказал Питерс Хэзлитту, — придется встать».

И тут он допустил роковую ошибку, приказав Гаю установить точные данные о происшествии и сообщить о результатах по телефону дежурному офицеру в Лондон. Гай приступил к делу с напускной добросовестностью. Я слышал урывками его доклад по телефону: «Нет, мне нечего добавить к тому, что я сказал… Не хотите же вы, чтобы я фальсифицировал показания, верно? Повторить?.. В районе Хертфорда видели спускающиеся парашюты в количестве от восьмидесяти до нуля… Нет, я не могу определить достоверность сообщений свидетелей. От восьмидесяти до нуля. Вы поняли? Я позвоню вам еще раз, если понадобится. До свидания». Торжествуя, Гай пошел докладывать. «Не знаю, что я смогу сделать, если поднимусь, — сказал Питерс, — но я, конечно, должен взять командование на себя».

Прошел час или два, но больше ничего не происходило. Бельгийцы печально разобрали свои «льюисы», и мы пошли спать. Все следующее утро Гай висел на телефоне и от души веселился, распространяя новости. Оказывается, дежурный офицер доложил своему начальнику, а тот связался с Военным министерством. Восточный военный округ был поднят на ноги, и на рассвете его бронечасти заняли позиции по боевому расписанию. Гай высказал ряд предположений, во что все это обошлось, и целый день прыгал и скакал. Следует заметить, что цифру «ноль» назвал ему накануне вечером я, цифра же «восемьдесят» исходила, по-видимому, от самого Гая. Мы оба ошиблись. Сбросили всего один парашют. К нему была прикреплена мина, и он безобидно повис на дереве.

Быстро летели летние дни, а каких-либо четких директив из Лондона не поступало. Капитан 3-го ранга все больше мрачнел и стал еще более неразговорчивым и замкнутым. Сначала я думал, что его беспокоит экзема. Но потом до меня стали доходить слухи о переменах, о которых официально нам так и не объявили. А произошло вот что. Сектор «Д» выделили из СИС и реорганизовали, передав в ведение министра по вопросам экономической войны доктора Дальтона. Гранд ушел, его место занял Фрэнк Нельсон, бизнесмен, лишенный чувства юмора, чьи способности мне так и не представилось возможности оценить. После посещения Брикендонбери Колином Габбинсом[24] и группой свежевыбритых офицеров, которые лаяли друг на друга и на нас, Питерс впал в глубокую депрессию. Его возмутило то, что ему ничего не сказали про реорганизацию. И мы не удивились, когда однажды утром, вызвав Гая и меня, он сообщил нам, что провел весь прошлый вечер за составлением рапорта об отставке. Он говорил это с печалью в голосе, как бы сознавая свое поражение и проявленное к нему невнимание. Затем вдруг заговорил увереннее, и впервые за многие дни на его лице появилась улыбка. Он был явно счастлив вернуться к своим суденышкам после короткого крещения политическим огнем.