Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

В то время Гай неизменно повторял: «Надо, чтобы за эту идею ухватились». Каким-то образом так и получилось. Вскоре я, к своему удивлению, узнал, что для учебных целей уже приобрели Брикендонбери-холл, бывшее школьное здание, расположенное на просторном участке неподалеку от Хартфорда. Меня представили капитану 3-го ранга Питерсу, которого назначили начальником школы. Он часто приглашал нас с Гаем на ужин в «Хангерию», чтобы послушать, что мы думаем о новом деле. У него были мечтательные глаза моряка и обаятельная мягкая улыбка. Несмотря на резкое различие характеров, он сразу сильно привязался к Гаю, который бесцеремонно таскал у него со стола сигареты. К сожалению, его сотрудничество с нами оказалось недолгим. Впоследствии его посмертно наградили крестом Виктории, вероятно за ненужную храбрость, проявленную в Оранской гавани. Услышав о его награждении, я взгрустнул при мысли, что Питерс никогда об этом не узнает. Он был человеком сентиментального склада и заплакал бы от такой чести. Наши слушатели обожали его.

Среди преподавательского состава были разные люди. Был весельчак Джордж Хилл[22] — автор книг о своих тайных происках в Советской России, один из немногих оставшихся в живых англичан, которые действительно «засыпали песок в буксы». Хилл со своим огромным животом скорее походил на опереточного короля, у которого вместо короны — лысина на макушке. Позже его назначили руководителем миссии Управления специальных операций[23] в Москве. Русские приняли это назначение с восторгом. Они знали о Хилле все. Запоздалая проверка его комнаты для совещаний в Москве обнаружила устрашающее количество подслушивающих устройств.

Был еще специалист по взрывчатым веществам — Кларк. Он отличался неуемным чувством юмора. Когда однажды его попросили организовать показ своих методов для начальника чешской военной разведки и его аппарата, Кларк расставил мины-ловушки в рощице, через которую шла дорога на полигон. Кларк предполагал, что чехи пойдут через рощу гуськом, как утки. Они же, напротив, пошли шеренгой, и офицеры, шедшие по краям, перенесли тяжелое потрясение. Лишь по счастливой случайности никто не пострадал.

Был также меланхоличный чех. Его рекомендовали как печатника, возглавлявшего подпольную типографию в Праге. Это был бледный, приземистый толстяк; взглянув на него, начальник школы решил, что он будет столоваться со слушателями.

Другой печальной фигурой был австрийский социал-демократ, назвавшийся Вернером. Его готовили на роль руководителя слушателей-австрийцев, которых мы могли получить, однако такие слушатели не появились. Вернер говорил только по-немецки, и мне приходилось тратить немало времени, помогая ему. В конце концов он подал в отставку и получил другое назначение. Он погиб, когда плыл в Египет на подводной лодке, потопленной в Средиземном море пикирующими бомбардировщиками.

Выдающейся личностью среди нас был, несомненно, Томми Харрис, известный торговец произведениями искусства. Его взяли по предложению Гая в качестве своего рода домоправителя и главным образом потому, что Харрис и его супруга были вдохновенными кулинарами. Он оказался единственным среди нас, кто в первые же недели установил личный контакт со слушателями. Работа в школе была совершенно недостойной Харриса, хотя и необразованного, но обладавшего блестящим природным умом. Томми вскоре переманила МИ-5, где он стал впоследствии инициатором и руководителем одной из самых изобретательных разведывательных операций того времени. Для меня, как увидим, дни, проведенные в Брикендонбери, были беспросветным мраком. Их скрашивала лишь зародившаяся и высоко мною ценимая дружба с Томми Харрисом.

Слушателей оказалось у нас мало — две небольшие группки бельгийцев и норвежцев и несколько более многочисленная группа испанцев. В целом насчитывалось около 25 слушателей. Возможно, они и получили что-то полезное в Брикендонбери, хотя я в этом сомневаюсь, мы не имели понятия о задачах, которые им предстояло выполнять, и ни Гаю, ни мне не удалось раздобыть необходимые сведения у руководства в Лондоне. Иначе говоря, нам почти нечем было заниматься, и мы только и делали, что беседовали с Питерсом да помогали ему составлять докладные записки для руководства, которые редко удостаивались ответа. Было ясно одно: мы мало чему могли научить испанцев, большинство которых были подрывниками из Астурии (в прошлом шахтеры). «Все инструкторы похожи друг на друга, — сказал как-то один испанец, восемнадцатилетний парень. — Они говорят нам, сколько надо отрезать бикфордова шнура, мы же для безопасности увеличиваем длину вдвое. Вот почему мы пока еще живы».