Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал

Элен удержала равновесие, быстро прижала руку к лицу и постаралась отвернуться. - Постарайтесь без дурацких выходок, Флой! - закричал Лестрейд. - Что это еще за штуки?! - Какого черта вы ждете, Лестрейд? - сказал я резко. Наденьте на него наручники! - Простите, мисс Лайджест, это больше не повторится! - сказал Лестрейд, и руки Флоя вскоре были соединены за спиной. - Дрянь!!! Дешевая продажная тварь!!! - заорал Флой в бешенстве, вырываясь от Лестрейда, Уотсона и подоспевшего полисмена. - Тебе это было просто? Мерзавка! Грязная продажная дрянь!!!

И он разразился потоком таких ругательств, которые я не стану здесь приводить. - Держите себя в руках, мистер Флой, - громко сказал я, становясь напротив него, - ваш гнев начинает сказываться на вашей речи. Вы сегодня уже достаточно поговорили и сделали, вам не кажется? Пора бы успокоиться, наконец.

Гриффит сделал очередную попытку освободиться от державших его рук и в результате недолгой борьбы оказался на земле. - С вашего согласия, мистер Холмс, я отведу его в полицейское управление, - сказал Лестрейд, - посидим там до утра, составим протокол по свежим следам. Будет очень кстати, если вы, доктор, пойдете с нами и поможете, тем более что тут, видно, не будет лишних рук... - Конечно, Лестрейд, идите. Но, я полагаю, мисс Лайджест не обязательно прямо сейчас давать свидетельские показания. Это можно отложить? - Разумеется. Проводите мисс Лайджест домой, а я пока займусь показаниями доктора Уотсона и Хайта - с вами мы еще успеем поговорить. Идите вперед, Флой! И без фокусов, пожалуйста!

Они двинулись вперед, а мы с Элен остались сзади. - О, черт! Он здорово разбил мне губу! - сказала она, отнимая окровавленную руку от лица. - Дайте я посмотрю, - предложил я, - повернитесь.

Она повернулась ко мне, и я приподнял ее лицо рукой: - Губа немного рассечена - наверное, из-за его кольца - и вокруг небольшой кровоподтек. Идемте скорее домой, мисс Лайджест, и я помогу вам обработать рану и приложить компресс. А пока возьмите мой платок и приложите его к лицу, чтобы остановить кровь. Вот так! - Спасибо вам! - Не надо меня благодарить - я должен был предупредить все }rn. Я ведь сам говорил о том, что разочарование Флоя обещает быть бурным. Вам очень больно? - Немного, сейчас боль уже почти улеглась. Хорошо, что он не сломал мне нос и не выбил зубы! Исправлять это было бы намного сложнее, чем ушибленную губу. - Что ж, если это вас утешает... - Больше всего меня утешает то, что Флоя взяли под стражу. Идемте, мистер Холмс, мне и вправду лучше поскорее попасть домой.

Мы вышли на аллею парка и тут же услышали, как где-то недалеко впереди громко ругался Лестрейд. Приблизившись, мы увидели, как теперь уже несколько полицейских поднимают Флоя с земли, а инспектор машет перед его лицом руками. Впрочем, он сам явно получал от этого большое удовольствие: - Клянусь, это в последний раз, Флой! Я не люблю, когда меня не слушаются арестанты, и им это тоже явно не идет на пользу! Своим поведением вы очень скоро заработаете себе еще и кандалы. А, мистер Холмс! Идите сюда! Мистер Флой все никак не уймется. Что вы на это скажете? - Скажу, что вам, Лестрейд, стоит быть более снисходительным к мистеру Флою, - ответил я, приближаясь, - его нервозность вполне объяснима, и ее можно понять. А вы, Гриффит, все же сдерживайте свой темперамент: сопротивление полиции не лучшее дополнение к списку ваших обвинений, как, впрочем, и рукоприкладство в отношении мисс Лайджест. Уверяю вас, что ни инспектор, ни даже она не заслуживают вашего гнева - план вашего разоблачения был моей идеей. Инспектор осуществлял полицейскую поддержку, а мисс Лайджест обеспечивала, так сказать, содержание ваших обвинений. Она великолепная актриса, а вы, как оказалось, довольно доверчивый и впечатлительный человек. Что ж, порой приходится мириться с тем, что наши чувства преподносят нам сюрпризы, не правда ли?

Его красивое лицо вновь исказилось злобой, но ему хватило сил сдержаться и промолчать.

Меня нисколько не трогал его испепеляющий взгляд - я не испытывал к Гриффиту ни ненависти, ни злости. Он заслуживал лишь презрения, жалости и сожаления о том, что высокое происхождение, хорошее воспитание и широкий круг жизненных возможностей не смогли ни исправить, ни скрыть его внутренней порочности... На его лице даже сейчас не было и тени раскаяния - он вел себя так, словно мы все досаждали ему, и сожалел, очевидно, лишь о том, что был пойман по собственной доверчивости.

После вспышки гнева он почти овладел собой, но его волнение выдавала бледность, а появление Элен отозвалось новой дрожью в его тонких губах.