Я сказала правду

— Э-э… Так вышло, что я не могу вернуться в свою квартиру. Тетя меня заживо съест, если я там появлюсь.

— Чем эта старая карга опять недовольна? Ты что, забыла почистить перила на ее лестнице?

Ульрих — в одних трусах — похлопал меня по плечу:

— Доброе утро, подруга. Кофе?

— Да, пожалуйста. — Я плюхнулась на один из плетеных стульев, расставленных вокруг старого кухонного стола. На столе лежал большой толстый пакет в голубую и розовую полоску, а на нем — два письма. Одно из них от меня.

— Хорошо, а то Чарли теперь у нас пьет чай из фенхеля, — сказал Ульрих.

— Ты бы тоже пил, если бы тебе было так плохо, как мне. — Чарли села рядом со мной. — Про то, что тошнит по утрам, все вранье. Я чувствую себя отвратительно целыми днями.

— Я тоже, — сказала я и уставилась на свое письмо. Можно было бы схватить его и съесть. Этот номер я уже однажды проделала в школе с запиской, которую Чарли подсунула мне тайком.

«Дайте-ка сюда записку, барышня, — прорычал Роте. — Ну же, быстро! Считаю до трех. Раз, два…»

До счета три я успела засунуть записку в рот. Ничего другого не оставалось, потому что в записке было написано: «Роте — пузатый садист и неофашист», что, к сожалению, было правдой.

— Ты помнишь, как я спасла тебя от Роте, Чарли? — спросила я. — Мне тогда пришлось сто раз написать: «В Германии не принято есть бумагу».

— Да уж, методы воспитания и обучения у него и правда были средневековые, — сказала Чарли. — А ведь ему тогда было, ну, самое большее, лет сорок. Стоит задуматься. Если мне не повезет, он и моего ребенка еще будет учить. О, что это? Письмо от тебя, Герри? Мне? Ты что, не могла позвонить? — Она рассмеялась.

У меня внутри все опустилось.

— Знаешь, Чарли, я на прошлой неделе очень много пила и вела себя неадекватно… Прочитаешь это письмо потом.

Но Чарли в полном восторге вытащила листок из конверта и развернула его. Она пробегала глазами строчки моего письма:

— Почему ты пишешь… Да-да, к сожалению, это так… Нет-нет, ржавчину дезинфицируй не дезинфицируй… — Она хихикнула, потом на глаза ей вдруг навернулись слезы. Это она дошла до того места, где я писала, что она лучшая из всех, кого я встречала, и что я желаю ее дочери найти такую же подругу, как она. — О, как чудесно! Ульрих, Герри написала мне любовное послание. Ах, Герри, это правда? Как это мило!

Я закусила нижнюю губу.

— Такая замечательная идея могла прийти в голову только тебе… — Тут она нахмурилась — вероятно, дошла до постскриптума. Несколько последних предложений она прочитала вслух: — «Лучше удалить себе корни зубов без обезболивания, чем слушать, как Чарли поет». Поэтому, пожалуйста, воздержись от мысли исполнить на моих похоронах «Ave Maria» или нечто подобное. Потому что я не хочу, чтобы у людей, собравшихся около моей могилы, появились веские причины посмеяться от души». Что все это значит?

Ульрих потрясенно на меня уставился:

— Герри!

— Э-э… — Я не знала, что сказать, и лишь пожимала плечами.

У Чарли был очень сердитый вид.

— Это правда, Ульрих? Ты действительно говорил такое?

— Э-э… ну да, может, когда-то и говорил — точно не помню, — кивнул Ульрих. — Но Герри…

— Но ты ведь говорил это несерьезно!

— Ну, раз уж ты так прямо меня спрашиваешь, то я говорил это с определенной долей серьезности, — сознался Ульрих. — Но ты лучше спроси, почему Герри тебе…

— Ты хочешь сказать, что я плохо пою? — перебила его Чарли. — Я ведь очень много выступаю. У меня… куча заказов. В следующие выходные, например, я опять буду петь на свадьбе. Ты хоть знаешь, сколько раз я уже пела в церкви «Ave Maria»? Не говоря уже о песнях «Я берегу всю свою любовь для тебя»[15] и «Свеча на ветру»[16]!Я их пела столько раз, что уже и не сосчитаешь.

— Правильно, — согласился Ульрих. — Но поэтому Герри и не…

— Ты никогда не замечала, что везде поешь только один раз? — Я уставилась в пол. — Никто два раза тебя не приглашает.

— Ну да, потому что я чаще всего пою на свадьбах, а свадьбы у нормальных людей в жизни случаются не так уж часто. То же самое касается и похорон. Ульрих, ну ты же помнишь, как я почти заполучила тот контракт на запись диска? А ведь это была солидная компания! У них записываются звезды, а они хотели пригласить меня!

— Да, — произнес Ульрих. — Но это было до того, как они услышали твое пение.

Чарли словно остолбенела.

— Мне очень жаль, — сказала я.

— Да, мне тоже! — воскликнула Чарли. — Я вот уже десять лет пытаюсь сделать карьеру в этой области. И вот, наконец, кому-то пришло в голову сообщить мне, что я совсем не умею петь! Хорошие же у меня друзья, ничего не скажешь.

— Ну, ты, конечно же, умеешь петь, — возразила я. — Только плохо.

— То есть, ты хочешь сказать, недостаточно хорошо! Мне уже тридцать, а у меня, получается, нет профессии.

— Но у тебя же, есть я, — заявил Ульрих.

— Ой, да заткнись ты! — прикрикнула на него Чарли. — Вы оба ничего не понимаете в музыке. Вы абсолютно не музыкальны.

— Но и ты тоже, — сказала я.