Я сказала правду

— Пока есть такая возможность, наслаждайся свободой, — посоветовал Берт. — Тащить на горбу семью и ипотеку не очень-то приятно. Иногда я готов отдать все что угодно, чтобы отоспаться в воскресенье, как раньше.

— Вот эгоист, — хмыкнула Каролина. — Типичная мужская позиция. Но, конечно, и в этом есть доля правды, Герри. Ты только посмотри, как может веселиться незамужняя женщина. Взять, к примеру, хоть Бриджит Джонс.

— Плохой пример, — заметила Чарли. — Она в результате заполучила лишь жалкого Колина Ферта[18].

— Ну, это же только в фильме, — пожала плечами Каролина.

— Да, но ты подумай обо всех браках, которые не сложились, — произнес Берт. — Вы знаете, у Оле и Миа жуткий кризис в отношениях.

— Да что ты? — воскликнула Чарли.

— О да. — Берт кивнул. — Оле вчера вечером к нам заходил и сделал пару весьма недвусмысленных намеков. Миа…

— …Ветреная особа, — вставила Каролина.

— …Ему изменяет. И репутация Оле находится под угрозой. Черт, ну и вид же у него был. Таким я его еще никогда не видел.

— И он был просто в шоке, когда мы рассказали ему про Герри, — добавила Каролина. — Он прямо весь побелел.

— Точно, — кивнул Берт. — Он раз пять переспросил нас, уверены ли мы, и хотел знать все подробности.

— Серьезно? — удивилась Чарли. — А где была Миа?

— Лежала дома в постели с мигренью, — ответил Берт. — Якобы жутко измотана курсами повышения квалификации.

— Она настоящая стерва, — не удержалась Каролина. — Я всегда это говорила. Но нам уже пора. Няня согласилась прийти только на час. — Она поцеловала меня в щеку. — Отдыхай, Герри. А вы двое хорошенько за ней присматривайте.

— Мы так и делаем. — Чарли положила руку на живот. — Кроме тех моментов, когда мне приходится срочно удалиться, чтобы поблевать.

— Ха-ха, — рассмеялась Каролина. — Да рвота — это пустяки, по сравнению с тем, что тебя ждет впереди.

Я бы с огромным удовольствием осталась навсегда сидеть на диване в квартире Чарли, но становилось все более очевидным, что это невозможно. Взвесив все, я обнаружила только три варианта дальнейших действий, и ни один из них мне не нравился: я должна была либо попытаться еще раз, либо позволить поместить себя в дурдом, либо как-то жить дальше.

В воскресенье вечером Ульрих опять зашел в комнату с листочком и прочитал:

— Твоя мама просила тебе передать, что завтра утром в восемь ты должна быть у нее как штык, или ты ей больше не дочь. И имеешь ли ты хоть малейшее представление о том, что ей сейчас приходится переживать по твоей милости. Если ей еще раз придется рассказывать по телефону о твоей безнравственной и трусливой выходке, она попадет в больницу с сердечным приступом.

— Хорошо, — вставила Чарли. — По-моему, там ей и место.

— Самое меньшее, что ты можешь сделать, это сама подойти к телефону и объяснить свое поведение, говорит твоя мама, — продолжил Ульрих.

— О, черт! — воскликнула я.

— Ты не обязана туда ходить, — заверила меня Чарли. — Она побушует и успокоится.

— Но ты ее не знаешь. Она это серьезно. Я не смогу больше никогда показаться ей на глаза.

— Ну и что? В худшем случае она лишит тебя наследства, и тогда ты не получить ни одного глиняного леопарда. О-о-ох, какая жалость!

— Но она права. Я действительно веду себя трусливо.

— Я так не думаю, — философски произнесла Чарли. — По-моему, ты очень даже смелая. Написать все эти письма, а потом остаться в живых…

— Но как раз этого она делать не собиралась, — заметил Ульрих. — Боже, Чарли, ну сколько раз мне тебе еще объяснять?

— А вот и нет, — твердо сказала Чарли. — Вы недооцениваете роль подсознания! Оно сильнее нас. И Герри подсознательно хотела жить! Ее внутреннее «я» жаждало скандала, каких-то действий. Подсознательно Герри тошнило от всей этой вежливой лживой псевдожизни.

— Отлично. А теперь мне приходится все это расхлебывать. Я ненавижу свое подсознание.

Но, может быть, Чарли и была права: потому что, хотя в тот момент мне больше всего на свете хотелось забиться в дальний угол дивана, на следующее утро мое подсознание разбудило меня рано и выдернуло из постели. Видимо, оно на самом деле жаждало скандала.

Ровно в восемь я позвонила в дверь квартиры своих родителей.

Дверь мне открыл папа. Выглядел он усталым и немного старше, чем обычно.

— Привет, папа, — поздоровалась я.

— Привет, Герри. — Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он также не сделал ни единой попытки обнять или поцеловать меня, как обычно. — Твоя мама на кухне.

— Знаешь, сейчас перед тобой стою вовсе не я, — сказала я, — а мое подсознание.

Никаких эмоций на его лице не отразилось.

— Твоя мама не хочет тебя видеть. Она уже получила цветы. От тети Хульды.

— О. Я думала, вы сказали тете Хульде, что я себя… что я не… Мне уйти?

— Не смей! — крикнула из кухни мама. — Пусть войдет!

— Входи, — произнес папа.

— Тети Хульды в выходные не было дома, — крикнула мама из кухни. — И я передала все ее домработнице. Я просила ее уничтожить твое письмо. Но эта польская гадина притворилась, что меня не поняла…