Я — следователь

«Победа» несется по пыльной проселочной дороге. Рядом с шофером прокурор района Григорий Григорьевич Романовский. Это солидной комплекции мужчина, ему уже за пятьдесят, но, несмотря на возраст и полноту, он очень подвижен. В прокуратуре работает тридцать с лишним лет и потому слегка покровительственно и с превосходством относится к своим коллегам и подчиненным, считая себя непогрешимым в сложных вопросах расследования. На заднем сиденье, глубоко задумавшись, сидит Стеблев, взгляд его серых внимательных глаз выражает несогласие с собеседником, который, обернувшись назад, с присущим ему апломбом утверждает, что убийство Латунова могло быть произведено на почве мести или ревности.

Стеблев перебивает его:

— Григорий Григорьевич, мы не должны идти только по одному пути. Я считаю, что необходимо исследовать обстоятельства, которые могут свидетельствовать и не об убийстве.

— Вы считаете, что комбайнер совершил самоубийство? — замечает прокурор, и ироническая улыбка появляется на его полном лице, отчего оно покрывается сетью морщинок, расходящихся лучиками у глаз и полуокружностями около губ.

— Этого я не утверждаю, но в данном случае может оказаться и не убийство, и не самоубийство.

— Вы всегда склонны к усложнению обстановки, — недовольно замечает Романовский, после чего разговор прекращается и каждый из собеседников погружается в свои мысли.

Стеблев вспоминает одно из первых своих дел. Тогда он был еще стажером, и ему поручили расследовать случай нанесения тяжелого ножевого ранения человеку в пьяной компании. Улики свидетельствовали против одного старика, и Стеблев готов был предъявить ему обвинение, но при более детальной проверке оказалось, что ранение нанес не старик, а его племянник. С тех пор прошло почти пять лет, но Стеблев часто вспоминал это дело и более критически подходил к выводам о виновности.

Шофер неожиданно и резко затормозил: перед въездом в село начались ухабы. Машина, переваливаясь с боку на бок на буграх и ямах, медленно ползла по колхозной улице.

Здесь предстояла длительная работа.

— Я думаю, что убийца суток через двое предстанет перед нами, — заметил прокурор, направляясь к колхозной конторе.

Стеблев, не отвечая, шел за ним.

Прошло два дня, но преступник установлен не был. Стеблев, усталый, сидел в кабинете и уже в который раз перечитывал дело. Перед ним опять проходили разные люди, многие из них искренне хотели помочь в расследовании, но конкретно ничего сказать не могли. Однако все они считали и говорили следователю, что Латунов кем-то убит.

Сейчас и сам Стеблев склонялся к мнению, что в данном случае совершено убийство, но его смущало заключение эксперта, который установил, что рана на голове погибшего являлась смертельной, однако она не могла вызвать мгновенную смерть, а в акте перечислялись признаки, свидетельствующие о мгновенной смерти, и основной ее причиной указывалась асфиксия, вызванная неустановленными обстоятельствами.

Неожиданно раздался громкий стук в дверь. Размышления были прерваны. В кабинет ввалился приземистый крепкий старик с окладистой рыжей бородой на квадратном лице, в брезентовом плаще с откинутым за спину капюшоном. Оглушительно грохоча сапогами, он подошел к столу, за которым сидел Стеблев, и опустился на стул, жалобно заскрипевший под его тяжестью.

Неторопливо, с шумом отдышавшись, старик обратился к следователю:

— Взял грех на душу. — Его хриплый бас звучал, как труба.

Михаил Борисович с интересом взглянул на посетителя, отметил прю себя умный с хитринкой взгляд зеленоватых глаз и по привычке попытался определить занятие вошедшего, но к какому-либо выводу не пришел. Как бы угадывая его мысли, старик продолжал:

— Пастух я. Фамилия Кузин, Данила.

— Что у вас ко мне?

— Да вот, говорю, взял грех на душу... скрывал все, сказать страшился. — Старик помолчал, а затем сообщил: — В энтот день пас я коров колхозных невдалеке от поля, где молотил Иван... Латунов-то. Под вечер кончилась у меня вода, пойду, думаю, к нему испить воды-то, пришел, а он, сердешный, лежит на боку, и ломик под головой. Живой, я думал, приподнял, положил поудобней на спину, а он уже холодный и голова в крови. Пешком я — в деревню, значит. Думаю сам себе: упал с комбайна и головой об лом. Перед деревней догоняет меня бригадир наш, конь весь в мыле, и кричит: «Ивана Латунова убили!» Тут я смекаю, а как на меня подумают, ну и молчал... Да вот слышал по радио нашему, кто что знает, мол, сообщите в прокуратуру. Думал, думал, неужто не разберутся, ну и пришел. — Кузин облегченно вздохнул и рукавом вытер со лба капли пота.

В кабинете прокурора трое. По их разгоряченным лицам и возбужденным голосам можно предполагать серьезный разговор, точки зрения в котором расходятся. Высокий седой мужчина с правильными чертами лица, сверкая черными выразительными глазами и размахивая руками, пружинистыми шагами ходит по кабинету.

— Если бы не такие странные обстоятельства, то можно сделать вывод, что потерпевший погиб от поражения электротоком.