«Я слышал, ты красишь дома». Исповедь киллера мафии «Ирландца»

Пару раз, оставаясь наедине, мы говорили с Расселом о Джимми. Я больше узнал о деле, еще некоторые детали. Ни один из нас не хотел, чтобы все зашло так далеко, как сделали они. Мы оба чувствовали, что Джимми этого не заслужил. Джимми был хороший человек с хорошей семьей.

Однажды в воскресенье я пришел на площадку для бочче и увидел Рассела, которого кто-то из обслуживающего персонала вез к часовне. Я сказал:

– Куда ты, Макги?

– В церковь, – сказал Рассел.

– В церковь? – засмеялся я.

– Не смейся, мой друг. Когда ты доживешь до моего возраста, ты поймешь, что помимо этого есть нечто большее.

Я помнил эти слова все эти годы.

К 1991 году мне потребовалась операция, или меня бы парализовало, так что меня выпустили условно-досрочно по медицинским показаниям. Мне было 71. Я все еще отмечался, и ФБР продолжало пытаться поймать меня на нарушении условно-досрочного освобождения. Они подослали парня с «жучком», толкавшего билеты на спортивные мероприятия. От него ушла жена, а все деньги были у нее. Она собиралась с ним развестись, а он хотел ее замочить до окончательного развода, чтобы в конечном итоге получить все. Он предложил мне 25 тысяч вперед и 25 тысяч после того, как ее замочат, и тогда он действительно позаботится обо мне, когда уладит все дела с ее имуществом. Я сказал: «Советую найти хорошего консультанта по брачно-семейным отношениям».

Наконец они подловили меня на нарушении условий досрочного освобождения за распитие самбуки с предполагаемым боссом Филли Джоном Станфа. В самбуку опускают три кофейных зерна: за вчера, сегодня и завтра. У меня осталось немного будущего, но ФБР все-таки старалось его испортить. На слушании они прокрутили ленты, записанные парнем, заявив, что я должен был бы донести на него за желание замочить жену. Мне было 75, и они снова отправили меня в тюрьму на десять месяцев. На следующий день после нарушения я провел пресс-конференцию, чтобы весь мир и отдельные люди в центре города и на севере штата знали, что я не крыса. Я не собирался сдаваться и становиться крысой только потому, что они отправляли меня в тюрьму в моем возрасте и в моем состоянии. Я хотел, чтобы все люди, для которых я что-то делал эти годы, знали, что я в старости не ослаб, как перед смертью Джон Фрэнсис и Лу Корди. И я хотел, чтобы ФБР от меня отвязалось в тюрьме, прекратило свои ночные визиты. Я сказал журналистам, что собираюсь написать книгу, чтобы показать, что в произошедшем с Джимми виноват Ричард М. Никсон.

Находясь в тюрьме, я получил письмо от дочери Джимми Барбары с просьбой рассказать, что случилось с Джимми, «под клятвой хранить молчание».

Я вышел 10 октября 1995 года, а моя жена Айрин умерла от рака легких 17 декабря. Сгорбленному и с ортопедическим аппаратом на правой ноге ходить мне становилось все труднее и труднее, пока я не понял, что далеко не уйду со своими двумя тростями. Мне пришлось повсюду ходить с ходунками. Три мои дочери, которые еще поддерживают со мной отношения, были обеспокоены тем, что, когда я умру, меня могли не похоронить на католическом кладбище.

Я вспомнил, как Рассел собирался в часовню в Спрингфилде и сказал мне, что «помимо этого есть нечто большее». Мои дочери устроили мне частную аудиенцию с монсеньором Эльдусором из церкви Святой Доротеи в Спрингфилде, штат Пенсильвания. Я встречался с ним, и мы говорили о моей жизни, и он простил мне мои грехи. Я купил зеленый гроб, а девочки купили мне склеп на католическом кладбище. Старшие девочки счастливы, что их мать Мэри будет похоронена в склепе со мной, когда скончается из-за болезни Альцгеймера.

У меня есть небольшая комната в доме престарелых. Я держу дверь открытой. Я не выношу, когда дверь закрыта».

Послесловие

Я слышал, как адвокат Фрэнка Эмметт Фицпатрик сказал Фрэнку на одном из празднований дня рождения Фрэнка: «Фрэнк, ты несносен с телефонной трубкой в руке. Тебя не волнует, засадят ли тебя в тюрьму. Пока у тебя в камере будет телефон, ты будешь счастлив. Даже не поймешь, что ты в тюрьме».

За годы работы с Фрэнком Шираном над этой книгой он неоднократно звонил мне почти каждый день, в любое время, и говорил практически обо всем. И почти обо всех, о ком он говорил, он говорил как о «хороших людях». Почти каждый наш разговор он заканчивал словами: «Все отлично». Я всегда мог сказать, когда он на секунду задумывался, прежде чем в чем-то признаться, – напряженность, объем и нервная энергия его социальной активности возрастали. Время от времени он пытался отречься от того, что сказал. Однако в конечном счете нервы у него успокаивались, и он чувствовал себя спокойным, даже довольным, после того как признавался, кому-то что-то рассказав.

Фрэнк особенно нервничал при приближении запланированного нами дня поездки в Детройт на поиски дома, в котором был убит Джимми Хоффа.