«Я слышал, ты красишь дома». Исповедь киллера мафии «Ирландца»

Я тогда не знал, что Ширан имел в виду и подтверждал служебную записку из досье ФБР по делу Хоффа. Я никогда о ней не слышал. Прочитал о ней я позже в посвященных исчезновению Хоффа книгах Стивена Брилла и Дана Молдеа. И до публикации этой книги я ее не видел.

Эту служебную записку через насколько недель после исчезновения Хоффа написал Боб Гэррити, агент ФБР, находившийся в самом центре расследования дела Хоффа.

Мне выпала честь встретиться с Бобом Гэррити в 2005 году, через четырнадцать лет после суда Фрэнка в «Моне Лизе», когда Боб на автограф-сессии купил мою книгу в мягкой обложке. И попросил меня подписать «Бобу Гэррити».

– Откуда мне знакомо это имя? – поднял я глаза.

– Я был агентом по делу Хоффа. И дважды прочел вашу книгу в твердой обложке.

В служебной записке из досье по делу Хоффа, на которой основывались другие книги, посвященные убийству Хоффа, Гэррити составил точный список подозреваемых, включая Ширана и Буфалино.

– Пожалуйста, присядьте рядом со мной, – попросил я.

На Бобе как консультанте по безопасности «Национальной футбольной лиги» была рубашка «Питсбург Стилерз». Фотография, снятая моей женой, на которой мы сидим вместе, висит у меня на стене.

– Мы всегда любили Ширана за это, – сказал Боб. – Семья Хоффа считала, что без Фрэнка Ширана солнце не встает и не садится.

Фрэнк тоже знал, что семья Хоффа его боготворила, и это знание усугубляло чувство вины и подталкивало к признанию.

Однако ничего не менялось, пока в нужное время не появился я, обладающий нужными умениями.

Все до единого, каждый подозреваемый из составленного Гэррити списка в досье Хоффа нажали на то, что я называю кнопкой молчания «Миранды»[67] на пульте дистанционного управления. Никто из них не отвечал ни на какие вопросы ФБР. Боб Гэррити и ФБР, благодаря информаторам, знали, «кто это сделал», но не могли пробить каменную стену молчания, чтобы узнать, что именно сделал каждый. И поэтому Бюро беспощадно преследовало внесенных в список за любое преступление, даже без связи друг с другом, и посадило всех.

Упорная работа Боба и других над делом помогла мне в квартире Фрэнка в ту ночь. Страх быть пойманным помог развитию чувства вины. Непрестанное давление ФБР усугубляло тяжесть мук совести Фрэнка, и я извлек пользу из работы ФБР.

В ту знаменательную ночь 1991 года уставший Фрэнк опустился на серое вельветовое кресло «Лэ-Зи-Бой». И устроился в нем, а я сидел рядом с ним, совсем рядом. Поскольку я не видел записки Боба Гэррити и не читал ни одной книги о деле Хоффа, у меня в голове не было теории, которая могла бы мной руководить, ни единого сценария, который я мог бы пересмотреть.

Мне помогло кьянти, выпитое Фрэнком в «Моне Лизе». «In vino veritas» – истина в вине. Вероятно, кьянти сделало его разговорчивее, а радость от законной победы – более экспансивным. Помогли и мольбы Джимми Линча Католика за Фрэнни – задали нравственный тон. Наша встреча продлилась еще целых пять часов после пяти часов, проведенных на его мафиозном суде. Уезжая домой, я знал немало из того, что случилось с Джимми Хоффа. Как минимум у меня было представление о том, что сделал каждый из списка Боба Гэррити.

Восемь лет спустя, в 1999 году, Фрэнк сказал мне, что только один из девяти подозреваемых в списке из досье ФБР по делу Хоффа был невиновен. Это был Габ, брат Салли, «Салли Багса» Бригульо. Фрэнку пришлось сказать мне, что он был на киче с Габом и Габ заверил его, что его брат Салли не «превратился в крысу». Фрэнк заметил о своем убийстве Сала Бригульо: «Оно было скверным».

В ту ночь 1991 года, в привычной ему домашней обстановке, без магнитофона и стенографии, я помог Фрэнку открыться и рассказать, как в «съемном» доме в Детройте произошло убийство Хоффа, признаться, что орудием послужил пистолет, в момент убийства он был в том доме в Детройте и находился там по приказу Рассела, прилетев туда на частном самолете, а тело кремировали братья Андретта, нанятые в качестве чистильщиков. Фрэнк признался в участии в заговоре с целью убийства. Это делало его виновным в убийстве, как если бы он нажал на спусковой крючок. Однако он не признался в том, что действительно нажал на крючок, и тогда я не настаивал.

Я знал, как он себя чувствовал, как насторожен, как искренне мучился угрызениями совести. Запись я отложил до следующего раза.

Кроме того, до поры я не задавал каверзных вопросов-предположений, на которые непросто ответить, не проболтавшись: «Нет, нет, что вы, это не про вас. Я просто спрашиваю ваше мнение о том, как это могло произойти. Каждый вправе иметь свое мнение».

Я подумал, что при нашей следующей встрече мне удастся прояснить оставшиеся недоговоренности, и даже представить себе не мог, что произойдет она почти десять лет спустя.

В ту осеннюю ночь Фрэнк не отрицал, что знал, кто нажал на курок, раз он утверждал, что это могли быть два осиротевших во время войны сицилийца, которых привезли из канадского Виндзора. Однако мои последующие вопросы заставили от этого отказаться. Кроме того, я заставил его отказаться от версии, что он «присматривал за делом для Рассела».