«Я слышал, ты красишь дома». Исповедь киллера мафии «Ирландца»

То, что орудием убийства был пистолет, выяснилось далеко не сразу. Сначала он утверждал, что это могла быть проволочная вешалка для одежды, и хорошенько меня толкнул, уперев ножищу мне в поясницу, чтобы продемонстрировать, как можно задушить согнутой вешалкой.

Когда он наконец признался, что это был пистолет, я почувствовал, что он хочет сказать мне, что он нажал на спусковой крючок этого пистолета, и я был уверен, что в конце концов он мне признается. Однако мне следовало быть осторожным и не спешить. В конце концов, он был опасным человеком, а мы были практически незнакомы.

Поведение Фрэнка, в особенности его печальный взгляд, свидетельствовало о том, что его истерзало чувство вины, и чем чаще упоминался Джимми Хоффа, тем оно становилось острее. Этот взгляд резко контрастировал с его холодным взглядом в тюрьме. Восемь лет спустя, когда мы возобновили нашу работу, я узнал, что отец Фрэнка учился в семинарии, а мать каждое утро ходила к мессе. Меня это не удивило.

Долорес, третья дочь Фрэнка, выступавшая вместе со своими сестрами даже против написания оправдывающей книги, но ставшая моим лучшим другом после ее публикации, поведала мне, что на похоронах матери старшая сестра Пегги сказала ей, что в действительности никогда не думала, что отдалившийся отец убил Джимми Хоффа. Именно чувство вины, терзавшее его через четыре дня после убийства, заставило его так думать, когда Пегги сказала ему на кухне материнской квартиры: «Не хочу иметь ничего общего с таким человеком, как ты». Сильнейшее чувство вины заставило его думать, что Пегги его разоблачила. До самой смерти он считал, что она заглянула ему прямо в душу.

«Взрыв тишины»

Иногда преднамеренное молчание играет в допросе определенную роль. Я успешно воспользовался долгой поездкой к полицейскому участку в тишине и темноте автомобиля, полного детективов отдела убийств, которых заранее предупредил не произносить ни слова, сохраняя абсолютное молчание в присутствии сидящего рядом со мной молодого человека в наручниках, чтобы тот, вытирая слезы о колени, потомился. Это молчание должно было напугать и вырвать признание у этого только что задержанного нами на квартире подруги сообщника стрелка, тяжело ранившего в голову патрульного из винтовки 22-го калибра в ходе вооруженного ограбления. Когда мы приехали и остановились на заднем дворе полицейского участка, я нарушил молчание и сказал: «Подожди». С легким сочувствием посмотрел на него сверху вниз и сказал детективу отдела убийств: «О, черт с ним, пусть он расскажет, как все было». И тот выпалил: «У меня даже не было пистолета, а Пинки в него выстрелил».

Однако в подавляющем большинстве случаев я предпочитал вести диалог. Поддерживая его, говорите о чем угодно. Не давайте допрашиваемому времени подумать о том, что он говорит. Не давайте ему закрывать рот и надейтесь на то, что правда всплывет.

А сами тем временем, как игрок в покер, соображайте, куда и как он смотрит или что делает, когда блефует, или говорит правду, или что-то вспоминает. Слушайте звук его голоса, наблюдайте язык тела и просто соображайте. Словно учитель музыки, который может сказать, кто из детишек в хоре сфальшивил, вы должны быть великим слушателем. Как я обычно говорю, выступая с лекциями перед полицейскими: имеет значение «КЧС» – «Каждое Чертово Слово». Слушайте.

Заставить допрашиваемого говорить особенно важно, когда он уже устал, как Фрэнк после долгого дня в «Моне Лизе».

Посмотрев на него в тот вечер в 1991 году, я решил, что нужно задать еще один вопрос, просто чтобы его расшевелить. Прервать временное затишье, возникшее будто в заключительной сцене мрачного фильма «Взрыв тишины», который за несколько десятилетий до того я смотрел в «Стил Пир» в Атлантик-Сити. Следовало буквально взорвать тишину, просто чтобы с наступлением вечера заставить его говорить. В завершение я совершенно «невинно» спросил Фрэнка, почему участвовало так много людей: «…Тони Провенцано, ты, Рассел, Томми Андретта, Стив Андретта, Сал Бригульо, Чаки О’Брайен, Тони Джакалоне».

– Потому, – сказал Фрэнк, – что, идя на такое дело, ты знаешь только, что сделал ты. Ты не можешь никого заложить.

– Это замечательно, – сказал я.

– Главное – предосторожность, – сказал Фрэнк.

– Кроме того, – сказал я, – думаю, если ты справишься с громким убийством сам, тебя в конце, скорее всего, устранят.

– О да. Нет дураков делать такое в одиночку.

– Это как в фильме, который я видел однажды в Атлантик-Сити, где киллер приезжает из Кливленда для совершения громкого убийства в Нью-Йорк, получает после убийства деньги и пулю.

– О да, безумно делать такое в одиночку. Массовой бойни они не устроят, а одинокого ковбоя спокойно уберут.

– Как одинокого ковбоя Ли Харви Освальда, – сказал я смеясь.

И я словно щелкнул выключателем и увидел, как Фрэнк Ширан отвел взгляд и посерел будто гранит, как в тюрьме, когда я объяснял ему план условно-досрочного освобождения по медицинским показаниям.

Что я такого сказал, чтобы он так среагировал? Я откинулся на спинку стула.