Я слышу, как ты дышишь

Король допил свой бокал, налил еще, Вера опять перелила ему немного из своего, тихонько поставила на стол блюдце с тортом и чуть сменила позу — ей шевелиться было страшно, когда он рассказывал. Георг заметил ее движение, грустно улыбнулся:

— Загрузил? Прости, я давно хотел с тобой поговорить, об этом в том числе, но он сначала придумал этот обман с двойником, я полным идиотом себя чувствовал, когда узнал… Потом просто не пускал меня, говорил, что ты больна. Ты болела?

— Вроде, нет. Может, я не знала.

— Ага, — саркастично фыркнул Георг, отпил вина, взял торт, съел еще кусочек, выбрал дольку апельсина, попытался улыбнуться: — Как он с тобой обращается?

Вера нелепо раскрыла рот, закрыла и выдавила:

— Нормально.

Король так понимающе смерил ее взглядом, как будто не поверил ни на грамм, но не смеет осуждать ее за вранье, потому что знает его причины. Отпил еще вина и тихо сказал:

— Не спорь с ним. И не отказывай ни в чем. Он страшный человек и способен на страшные вещи, он с детства привык так жить, с ним с младенчества никто не спорил и ни в чем не отказывал, он не знает другой жизни, он привык получать что угодно по мановению руки, и если что-то или кто-то выбивается из этой системы, он это уничтожает. Нет никого страшнее и безжалостнее человека, воспитанного слугами. Ты цыньянцев видела? Рожи как у каменных истуканов, слова цедят по капле, улыбаться неприлично, к членам семьи обращаться только полным титулом и после "разрешите обратиться". Там младенцы без команды не плачут, даже у любящих родителей, а его в доме матери ненавидели, а во дворце делали вид, что его не существует. Он вырос… В твоем мире есть такое слово — "эмпатия"? Это термин из магической науки, означает способность сопереживать. Шен ее лишен начисто. Есть такая сказка, про ледяного мальчика, которого хотела спасти сестра, но не смогла и сама замерзла. Вот это о нем. Я пытался наладить с ним отношения, я пробовал множество разных способов, советовался с мудрыми людьми, читал литературу — все без толку, ничего не работает. Если этого не было в детстве, то во взрослом возрасте уже бесполезно, его не спасти, он таким и умрет. Единственное, что я могу сделать — это постараться минимизировать количество его жертв. И к сожалению, сейчас это ты.

Вера не сдержала недоверчивую гримасу, Георг с грустным пониманием кивнул, допил бокал, громко припечатал его к столу и сказал:

— Ты четырнадцатая.

Она подняла брови с неуверенной улыбкой, он кивнул:

— Он угробил тринадцать человек Призванных, ты четырнадцатая. Хорошо держишься, обычно большинство умирает в первую неделю-две.

Вера помнила, министр говорил об этом. Но о том, сколько у него было Призванных, не говорил.

— Ты вообще ни капли не боишься? — нервно рассмеялся Георг, потер лицо, взлохматил волосы, они сбились мягкими волнами, сделав его еще младше и еще мягче на вид. — Вера, он людей убивает. Не только мечом. Он их до самоубийства доводит. Одна девушка выпрыгнула из вот этого вот окна, — он обличающе указал на окно возле двери в библиотеку, Вера опустила глаза, но тут же подняла — не хотела ничего пропустить. Король допил, налил, бледное лицо покрывалось лихорадочным румянцем, глаза становились все безумнее. — Он сам трижды выступал "якорем". Остальных украл, как тебя. Одна из тех, кого он лично призвал, была очень на тебя похожа, она на третий день умерла, и ее тела он никому не показал, одни боги знают, что он с ней сделал. Так что бойся, Вера, бойся. Целее будешь.

Она медленно опустила взгляд на чашку в руках. To ли увидела, то ли додумала кремовый след губ на дальней стороне чашки.

"Дистанция. Короткая, но дистанция.

Надо ли ее проходить?

Сколько человек уже ее прошло?"

Король мрачно пил вино как воду, смотрел в огонь, на лице дрожали, молниеносно сменяясь, настолько разные выражения, что она едва успевала их уловить — злость, обида, зависть, обида, грусть, обида, злость, обида, обида…

— А кто воспитывал тебя? — мягко спросила Вера.

Он дернулся, нервно улыбнулся, допил бокал и наклонился за бутылкой, когда выпрямился, лицо уже было спокойное, немного грустное, с ноткой ностальгии.

— Отец, бабушка, сестры. Больше всего отец, днем, а вечерами я слонялся по женскому крылу и заходил куда приглашали, во дворце в разное время жили родственники отца и матери, иногда пару месяцев, иногда годами, у мамы было много сестер и кузин, у отца были более дальние родственники, они привозили своих детей, я играл с ними. Пока не женился. — Он отпил вина, посмотрел в бокал, рассмеялся как сумасшедший и потер глаза, с истерическим всхлипом выдавил сквозь смех: — Самая большая подстава в моей жизни! Как ловко меня надули, как цинично, а? Чертов Рубен… Если бы я знал! Да только кто же мне расскажет, тринадцатилетнему… Эх, за добрые советы, Вера, как их мало.

Она подняла бокал, стеклянные бока выдали неприятный глухой звяк, Георг залпом опрокинул все, она тронула губами край и поставила на стол, эта гадость даже воняла какой-то травой, так пахли садовые перчатки после того, как ими полдня рвали колючие сорняки.