Я, собачка

– Но тебе придется быть внимательной, – продолжил Принц, сжимая сильно разозлившие его ноги. – Ты же в курсе, что не сможешь просто убежать?

– Почему не смогу? – удивилась Марина. У нее были две необходимые для побега вещи: ключи и ноги. Этого должно было хватить.

– Вот ты знаешь, что это за дом? – Принц убрал прядь волос настолько, чтобы на Марину смог взглянуть один его глаз. Она будто стояла перед учителем, требовавшим правильный ответ, а иначе класс сбежавших изо рта змей взорвется хохотом. – Я как раз об этом. Запоминаешь дверь. Цифру на двери. Этаж, улицу, дом, магазины. Иначе потеряешься. – Принц сделал паузу, выискивая самое больное, самое уязвимое в Марине, чтобы тихо, почти шепотом закончить: – Как Ванечка.

Его лицо без тела лежало в розовом рюкзачке, безмолвно напоминая, как это страшно – потеряться. Даже когда она не видела волнистый от снега, хрустящий листок. Порой – в этом Марина боялась признаваться даже себе – она замечала внешним уголком глаза Ванечку, сидящего на стуле в ее комнате и болтающего ногами. Он почему-то казался младше своего возраста и выставлял на столе очередь из игрушечных динозавров, от самого крошечного до самого большого.

– Поняла? – спросил Принц, пугающе вращая глазом.

Марина закивала, как те собачки на приборной панели, некрасивые и безносые.

– Свали в свою комнату. – Уползшая вместе со змеями злость больше не дребезжала в голосе Принца. – И, погоди, в шкафу лежит постельное белье. Возьми себе белое. Чтобы вопросов не было.

Ключ с черной биркой клацнул на прощание замком, который теперь верным псом будет сторожить покой Принца. Мысли переваривались в Марининой голове, распирали ее изнутри, выгоняя – кажется, через уши – все ненужное. Сама же Марина легким облачком проплыла до темного пятна шкафа и вернула этому недовольному скрипучему великану ключ в обмен на ворох пахнущего чистотой белья. Тело чесалось, прогоняя Марину в ванную, где, стоя под теплыми колкими струями, так приятно было вытащить на мягкий желтоватый свет бурлящие идеи. Но для начала она переодела кровать в новый белый наряд, взбила подушку, положив ее в изголовье на манер пилотки, и свернула одеяло конвертиком. И лишь затем пошла собираться с мыслями, размазывая по коже мгновенно взбивавшееся в пену зеленое яблоко, которое пряталось в приземистом тюбике с длинным утиным носиком.

Наведя красоту, Марина надолго застыла перед зеркалом в натянутых до самых ребер колготках, шатая беспокойный зуб. Но тот играл в неваляшку, вечно вставая на место и только раздражая своим нежеланием вылезать. Он чесался под самыми корнями, вынуждая Марину, подобно папе, угрожать ему плоскогубцами – или пассатижами, она до сих пор не понимала разницы. Конечно же, было страшно даже представлять, как кривые железные клешни обхватывают этот белый пень и тянут из самой глубины Марининого рта. Зуб боялся тоже и держался только крепче.

Поэтому, когда в коридор проникла Бабочка, которая, погремев связкой ключей, возвестила о своем пришествии, словно колокольным звоном, Марина так и стояла с сарафаном под мышкой, врастая в собственное отражение. Зазеркальная Марина сосредоточенно шатала зуб и выглядела в огромном полотенечном тюрбане довольно нелепо. Она хмурила белесые брови, пытаясь срастить их в одну полосу, и сминала гармошкой нос. И все же повернулась вслед за настоящей Мариной к двери, но с явной неохотцей.

Быстренько вдев себя в футболку и щиплющий шею после душевой мягкости сарафан, Марина выскочила в коридор. Она напрочь забыла про включенный свет, запотевшее зеркало в разводах от ладоней и свой головной убор, трепыхавшийся на бегу белым флагом. Белая Бабочка, сматывая розовую лапшу шарфа, неотрывно смотрела на нее, пока наконец не зазвенела смехом в ладони, почти прижавшись к костяшкам губами. Марина надулась, продолжая толкать настырный зуб языком, но не смогла сосредоточиться на собственной обиде, и та дымным облаком растворилась в темной прихожей.

– У меня зуб шатается, – поделилась Марина и, распахнув рот, надавила на зудящую молочную скалу.

Слезы смыло душем, и они утекли в сток вместе с нитками волос. Марина провожала их, крутящиеся в вихре, взглядом, подталкивая ногой. А в самом ее нутре, где стучало маленьким барабаном сердце, собирался по камешкам хитрый план, пока наконец не обратился широкой платформой. С такой, пусть и покрытой тонкой сеткой трещин, невозможно было упасть в неизвестность. Марина даже снова задумалась о том, как однажды вырастет и научится сама распутывать хитрые клубки человеческих душ, в которых прячется правда. А пока ей помогал Принц, отпечатавшийся в голове вместе с папой, мамой и бабушкой, маминой мамой.

– Фу, какой ужас. – Бабочка продолжала хохотать в ладони, сжимавшие понурый шарф. – Прекрати!