Я, собачка

– Виола теперь к Маргарите прицепилась, к маме Ангелины, – добавил Гриня. И правильно сделал, Маргариту Станиславовну с ее альтернативным видением мира они обходили десятой дорогой. – А та и рада оказаться в центре внимания. Вон как сырная ее представляет: угасшая звезда балета. Красиво.

– И бессмысленно. – Александр Сергеевич усмехнулся. Даже если Виола выведает у Маргариты Станиславовны всю информацию, правдивой она будет лишь наполовину. И еще наполовину – искаженной. – Маргарита живет в своем мире, где Ангелину зовут Аня, а Александр – ее невыносимый внук.

И даже когда Ангелину вывели из квартиры под обе руки люди в форме, Маргарита Станиславовна лишь кольнула ее взглядом в спину и выругалась. Будто чужие люди в доме бывшей балерины были делом привычным. Как и проступки дочери, имя которой она предпочла забыть. И Александр Сергеевич порой сомневался, что Маргарита сама скормила это имя своей болезни.

Просто у Маргариты было две дочери: любимая и вторая. Анна и Ангелина. А еще у Маргариты была разрушающая забота. И желание построить свой идеальный мир, которому следовало соответствовать и в который полненькая Анна в детстве не вписывалась параметрами. Зато маленькая белокурая Ангелина была его главным украшением. Но время шло, Анна открыла спорт – а затем и первый фитнес-клуб. Новыми крепкими руками она сорвала с себя ошейник, чтобы красиво бросить матери под ноги. Как же Маргарита гордилась ею, как любила в тот момент, уже слегка поеденная болезнью. Но Анне, вылепившей себя самостоятельно, не нужна была материнская любовь. Как и сама мать.

Так Маргарита осталась с обласканной Ангелиной, привыкшей к красивым платьям, заботе и вниманию. С Ангелиной, абсолютно не знавшей, как жить эту жизнь. Маминым разочарованием: не спортсменкой, не балериной – никем. Ангелина не научилась быть ни мамой, ни Анной. Учебу она благополучно бросила – и если матери она говорила, что внешность ее обеспечит, то на допросе призналась, что ее попросту отчислили за неуспеваемость. Так она и осталась одна, вместе с любимой – вопреки всему – мамой, ее хищной болезнью. И призраком сестры.

Когда Ангелина вышла под закатывающееся морозное солнце, она не плакала и не сопротивлялась. Она, улыбаясь, пыталась надышаться колючим ветром, прежде чем сядет в машину. Она не просила отпустить ее – она вообще почти ничего не просила. Разве что позаботиться о матери. И извиниться перед Мариной Горошко – будто эти ее извинения могли хоть на что-то повлиять.

Благодаря ее содействию некоторых детей смогли отыскать – живыми – и вернуть родителям. Она называла имена, места встреч, не до конца понимая, как вообще работала вся эта схема, – а объявления о продаже исчезали, не оставляя после себя ничего. Ангелина была не одна, а одна из. Ангелина вовремя забирала детей и так же вовремя закрывала глаза. Ангелина знала многое – и не знала ничего. Ангелина продержалась два месяца, но начала ломаться с первым сломавшимся ребенком. А вой тем временем нарастал. Его слышал весь город. Он, призванный рассказать людям о проблеме, помочь не попасть в беду, помогал и тем, кто отчаянно не хотел попасться.

– И все-таки что-то она запомнила. Вон, Виктора того же. Собственно, о нем-то вся и статья. «Сотня имен, и ни одного – настоящего». «Сколько стоит одна человеческая жизнь?». «Он спокойно пил чай со своими ничего не подозревающими жертвами». Не Виктор, блин, а Темный Лорд, – в сердцах бросил Гриня, пока его взгляд бегал по рядкам букв, где несущественные факты были щедро приправлены чужим мнением. – «И пока наши доблестные органы пытались угнаться за его вечно ускользающей тенью, сам он благополучно пересек границу». Она пишет, что перед отъездом Виктор без страха встретился с Маргаритой в парке. Чтобы попрощаться. И пообещал заглянуть, когда опять окажется в городе.

– Ну, допустим, в это я даже мог бы поверить, – сказал Александр Сергеевич, понимая, что, должно быть, для Грини он – не самый интересный собеседник: за все время ни разу не выругался, так и сидел, сцепив на столе руки в замок. Охотиться за тенями – вообще дело неблагодарное. – Но Виола – ненадежный рассказчик. А Маргарита почти не выходит из дома. А если тебе совсем нечем заняться, – холодный ветер легонько толкнул в спину, напоминая, что обед давно начался, но Александр Сергеевич так и зачах над своим метафорическим златом, бесконечно выискивая среди потока однотипных и уже хорошо отпечатавшихся в памяти строк что-то спрятавшееся, – то сходи за кофе, что ли.

По обыкновению Гриня приложил ладонь к пустой голове, улыбнулся, сверкнув поздними скобками, и скрылся за дверью. Оставшись в компании назойливого сквозняка, Александр Сергеевич открыл верхний ящик стола. Там, среди покореженных временем папок с делами, рядом с нераспакованным, слишком уж жизнерадостно-желтым степлером, лежал розовый браслет. Пластиковая безделушка с прозрачными бусинами, обезображенными кривыми швами на стыках, и полосатыми сердцами.