«Я собираю мгновения». Актёр Геннадий Бортников

В Бароне очевидна патологическая страсть к деньгам – она в самой извиняющейся улыбке, то остановившемся, то бегающем взгляде. В тоне голоса, в пластике, в мучительной «сделанности» всего рисунка роли.

Моцарт тоже страдает. Гениальностью. Которая сама по себе – уже не норма. Когда слезы равно спровоцированы и отчаянием, и счастьем. Когда бурную реакцию вызывает даже мимолетность. Бортников замечательно передавал полутона, переливы изменчивых состояний и настроений.

Его Дон Гуан кем только не обвинялся в нарциссизме. Но ведь это тоже трактовка – такой красавчик, сердцеед, не знающий отказов, который даже на кладбище любуется собой в некое подобие зеркала. И это – патология, вспомните Дориана Грея…

Вальсингам – тоже рефлексирующая личность, разочарованный, впадший в мрачное уныние, со всеми и со всем мысленно простившийся. Председатель существует как-то вымученно и уже потусторонне. Из последних сил проклиная мир и протестуя Богу.

(Звезды московской сцены. «Театр имени Моссовета». 2001 г.)

«Последняя лента Крэппа» С. Беккет.

Театр им. Моссовета. Премьера 17 апреля 1987 г.

Режиссер постановщик Г. Л. Бортников

Светлана Овчинникова – театральный критик

…Он приходил в спектакль артистом Геннадием Бортниковым, элегантным любимцем публики, потом накидывал лохмотья Крэппа, преображаясь в беккетовского старика, а потом грустно возвращался в себя, оставляя на кресле одежду Крэппа.

(Звезды московской сцены. «Театр имени Моссовета». 2001 г.)

Нина Велехова – театральный критик

Через весь спектакль сквозит прелесть эстетического показа, эссеистического переживания того, о чем поведал Беккет, как принято думать, – мрачный певец абсурда человеческой жизни… Оказывается, абсурд на русском языке звучит не так, как на его родном. Оказывается, язык родных осин не напрасно был создан гением Пушкина, овеян покоем Тургенева, взвинчен Достоевским, омузыкален Блоком. Бортников, любящий поэзию, через нее говорит о своем сыгравшем свою жизненную игру герое. Одевает его нищету в разные художественные краски, бросает на него блики юмора и лирики, тени внутренней зрелости, иронии и еще многого, что от перечисления никак не исчерпывается.

Бортников играет две партитуры: на одну руку кладет старость, на другую – молодость, на одну – воспоминание, на другую – ожидание, и делает это не только актерскими средствами, но дерзает и на включение в текст своих воспоминаний о Париже. Легко, без навязывания, он рассказывает, как познакомился с Беккетом, потом выводит реальность за ее границы и превращается в актера уже наших лет своего сверстника, который начинает играть эту пьесу, эту последнюю ленту – запись молодости бродяги, никуда не годящегося старика, в которого, однако играется еще и тот актер, что, как говорит он в прологе, получил пьесу у Беккета.

(Журнал «Театр» № 12, 1987)

«Кин, или Гений и беспутство» А. Дюма – Ж.-П. Сартр.

Театр им. Моссовета. Премьера 28 июля 1991 г.

Режиссер постановщик П. О. Хомский

Светлана Овчинникова – театральный критик

От Бортников всегда ждут чуда. И он редко обманывает. И всегда ждут диссонанса происходящему. Потому что само его дарование агрессивно индивидуально. Кин – роль, словно специально написанная для этого актера и в чем-то – «про» него. В спектакле «Кин, или Гений и беспутство» А. Дюма- Ж. П. Сартра, театр, объединив в одном сюжете совсем разные пьесы, соединил романтическую мелодраму и интеллектуальную драму. Кин – актер-романтик, на одном из спектаклей которого от потрясения игрой лорд Байрон лишился чувств… Кин – актер на сцене и в жизни, каждый раз в новой роли. Бортников играл образ гения – а в искусстве нет ничего сложнее, чем сыграть не гениальность даже, а просто талант, – и, отстраняясь, любовался им. И опять Бортников выпадал из строя спектакля.

(Звезды московской сцены. «Театр имени Моссовета». 2001 г.)

Ирина Алпатова – театральный критик

Ах, как это начиналось!

Жил в Англии в начале XIX века знаменитый актер по имени Эдмунд Кин, носитель «дьявольски божественной силы», которую мы называем демоническим началом. Так сказал о нем Г. Гейне, восторженный почитатель его таланта… Кин был неровен и непредсказуем на сцене, и не случайно говорили, что «смотреть игру Кина все равно, что читать Шекспира при блеске молнии». Но за гениальность Кину прощали многое.

…Честно говоря, «гений» здесь все-таки пересиливает «беспутство». Правда, в драме Дюма эти определения не следует понимать слишком буквально. За ними кроются прежде всего такие категории, как порок и добродетель. О скандальных кутежах героя мы только слышим, свое высокое благородство он демонстрирует нам воочию. Словом, пьеса Дюма написана «всерьез» …