Сэм появилась в субботу вместе с Хоуп. Шел затяжной дождь. Она направилась к крыльцу, расплескивая лужи. Я подбежал к пассажирской двери, подхватил Хоуп и Турбо и отнес их на веранду. Сэм отжимала перекрученные волосы.
– Ну и дождь.
Я кивнул.
– Словно корова, которая мочится на плоский камень.
– Словно кто?
– Словно корова, которая…
Она подняла руку.
– Я поняла с первого раза. Но это действительно живописная картина.
– Разве не так мы описываем…
– Чем вы здесь занимаетесь, когда идет такой дождь?
– Мы много читаем.
Она изучила мои книжные полки.
– Все это книги о сражениях, генералах, индейских вождях и знаменитых законодателях. – Она достала одну книгу и посмотрела на корешок. – Собрание историй про обычных людей, совершавших великие дела. – Она покачала головой. – У тебя есть художественная литература или хотя бы любовные романы?
– Боюсь, что нет.
– Может, посмотрим кино?
– Разумеется.
Она посмотрела на видеокассеты, стоявшие рядом с книгами.
– Ты еще пользуешься видеокассетами?
– А что в этом плохого?
– Ничего. – Она перебрала кассеты. – Ничего, кроме ковбойских фильмов.
– Там есть неплохие фильмы о войне.
– Какая разница? У тебя ничего нет, вроде «Стильная штучка», «Ноттинг-Хилл», «Замерзшая из Майами» или «Предложение»? Может быть, «Стальные магнолии» или «Дневник памяти»?[49]
– Пожалуй, я об этом не слышал.
За следующие несколько часов, пока шел дождь, она заставила меня посмотреть все душещипательные фильмы, которые только смогла найти по телевизору. Каждый раз, когда шли финальные титры, я спрашивал ее:
– Почему тебе это нравится?
По ее лицу катились слезы, и она сморкалась в платок.
– Потому что они любят друг друга.
Где-то после обеда я нашел Хоуп, которая сидела на веранде и что-то писала в своем блокноте. Когда я вошел, она сразу же захлопнула его, как будто я застиг ее за кражей варенья из банки.
– Можно посидеть рядом?
Девочка кивнула. Когда я опустился слева от нее, она положила закрытый блокнот справа от себя.
– Как ты поживаешь?
– Хорошо.
– Как дела в школе?
– Все нормально, только с математикой не очень. Иногда все эти цифры кажутся бессмысленными, но моя учительница литературы говорит, что я хорошо пишу и становлюсь лучше. Она говорит, что, когда читает мои записи, ей кажется, что я намного старше. Что только взрослые или как следует пожившие люди могут так писать. Я вовсе не уверена, но думаю, что это комплимент.
– У тебя появились друзья?
– Да… сэр. Немного. Я завтракаю вместе с Броди, и иногда он сидит со мной. В общем, каждый день, кроме тех двух дней, когда я сижу с девочками.
– Он мне рассказывал.
Она потерла ладони, зажатые между коленями.
– У Броди много друзей. Он всем нравится. Они смотрят на него снизу вверх… в основном.
– Он хороший мальчик, – Турбо лежал у нее на коленях с закрытыми глазами. – А как поживает Турбо?
– Не очень здорово.
– Почему?
– Он стал очень мало двигаться и много спать. Иногда он ест, а иногда не ест. Мама говорит, что он уже очень старый. – Она погладила его брюшко. – Наверное, у него опухоль, потому что его живот стал другим. Но думаю, с ним все будет в порядке, потому что когда он не спит, то по-прежнему забирается мне на плечо.
Я сменил тему:
– А как ты себя чувствуешь? Я имею в виду чесотку на руках и все такое. Ты вроде бы не кашляла с тех пор, как мы приехали в Техас.
Она кивнула.
– У меня все нормально. Зуд прошел, и я больше не кашляю.
– А… все остальное? – Я сознавал, что выхожу за рамки обычного интереса, но мне хотелось дать ей понять, что ее состояние важно для меня. – Твоя мама говорит, что ты отлично справляешься и что с тобой все будет хорошо.
Она кивнула, но немного отодвинулась в сторону.
– Мне больше не больно писать.
Пожалуй, мне не следовало проявлять такой интерес.
– Знаешь… – Я попытался загладить ошибку. – Однажды у меня… вернее, у нас едва не родилась дочь.
Хоуп вопросительно посмотрела на меня.
– Да. Моя жена Энди однажды забеременела. Это случилось еще до рождения Броди. Но она была беременна только два месяца, а потом потеряла ребенка. Врачи сказали, что такое случается со многими женщинами во время первой беременности. Мы с ней по какой-то причине всегда считали, что у нас родится девочка. Разумеется, мы так и не успели узнать. Это просто догадка.
Она немного подумала.
– Сколько лет ей было бы сейчас?
– Двенадцать или немного больше.
– Мне очень жаль.
– Да ничего, это же было очень давно. – Я покосился на ее дневник. – Что ты там пишешь?
– Всякую всячину.
Я прислушался к дождю. Он ослабел и тихо стучал по крыше.
– Мне никогда не удавалось хорошо писать. Я просто не мог найти нужные слова для описания своих мыслей. Как будто мой язык никак не связан с рукой, в которой держишь ручку.
Она смотрела на пол.
– Иногда мне кажется, что мой язык тоже не связан с той частью меня, которая думает словами. Поэтому они переносятся на бумагу.