Началось. Всё тело – сплошной ожог. И на этот ожог плеснули спирта.
Ничего нет в мире, ничего не осталось. Только кошмарная боль.
Боль похожа на белый больничный потолок. Он высоко, но он давит, не даёт дышать. Он ограничен стенами, но он бесконечен. Потому что ты
Боль – весь твой мир.
Боль – вся твоя вечность.
Шипит пламя. Шипят и трещат, сгорая, кожа, мышцы, кости.
Снами…
Кошмарами.
Обрывки воспоминаний бурлят бешеными бурунами, захлёстывают рассудок, топят в своём мутном стылом потоке. Чья это память – Кости Бекетова? В этой памяти – боль, белое бескрайнее безмолвие боли. Оглушительная тишина крика. Дышать ледяной водой и песком – и задыхаться от невыносимого давления упавшего на грудь пёрышка.
Всё искажено. Ничего уже не будет прежним.
Кошмар вошёл в солнечное утро, как к себе домой.
Вот он. Костя корчится на пороге своего дома, скребёт стёртыми в кровь пальцами утоптанную тропинку, ведущую к калитке. Ползёт к выходу, пытается звать на помощь. Никого. Никто не поможет, никто не отведёт боль. Ясное утро, а на улице ни души. Страх всех распугал. Страх грызёт жертву, разрывает внутренности, как зазубренный нож, двумя свёрлами вкручивается в виски.
«Память…»
Спасение приходит с неожиданной стороны. Память отказывается играть на поле Страха.
Ничего не соображающий, перепачканный пылью и кровью человек, дрожа, поднимается на ноги. Долго стоит и разглядывает собственные исцарапанные ладони, как чужеродные предметы. Поворачивается и заходит в дом.
Темнота.
Свет. Темнота.
Новая картинка – вокзал, смутно знакомая немолодая женщина, обнимает, суетится, хватает и снова отдаёт обратно сумку.
Всё хорошо.
Руки уже зажили.
Всё хорошо.
Сознание зацепилось за какие-то странные ритмичные и заунывные звуки. Илья не сразу понял, что это его собственные стоны.
Осознал себя, попробовал зашевелиться – и хрипло закричал.
Точнее, едва слышно захрипел, закашлялся – и едва не потерял сознание от вернувшейся чудовищной боли.
Кричать – больно. Кашлять – кошмарно больно. А шевелиться… Нет, не надо.
«Что делать-то…»
Постаравшись максимально расслабить все мышцы, Илья просто ждал, ровно и неглубоко дыша. Всё равно отпустит, не будет так продолжаться вечно…
Сколько прошло времени – он не знал. Но вот наконец показалось, что боль стала… Слабее?
Начать с малого. Пошевелить рукой.
Но сознание не потерял – уже хорошо. Ещё полежать.
Пройдёт…
Только когда лес погрузился в вечернюю прохладу и синеватые тени, а над неподвижным телом зазвенело целое облако голодных комаров, Илья наконец смог приподняться и сесть. С замиранием сердца глянул на кисти рук – ожогов нет. Значит, всё это просто мерещилось…
Воспоминания будто ударили в солнечное сплетение. Илья закашлялся и снова застонал.
Костя! Так вот как оно было! Бедолага, ему пришлось пройти через такое… Но его память сбежала от него, дезертировала с поля боя. А память Ильи осталась с ним. Ему надо бороться до конца.
Это был Страх. Это точно не Покой. Значит, горит на теле и оставляет ожоги всё-таки именно Покой.
Вот зараза…
Шипя сквозь зубы, Илья поднялся и побрёл к мотоциклу.
Стоп.
Аномалия! Где она?!
Илья, пошатываясь, вернулся к тому месту, где лежал. Каждый шаг давался с таким трудом, будто к ногам были привязаны гири. Организм решительно отказывался двигаться туда, где только что было так плохо.
Осторожно присев на корточки, Илья опустил ладонь к земле.
«Чёрт!»
Аномалия и в самом деле сместилась. И двигалась она не к Ремезово, как можно было предположить ещё утром. Если Илья способен был сейчас хоть как-то ориентироваться на местности, сгусток Страха, расплываясь и прибывая новыми ручейками, двигался в сторону границы с Владимирской областью…
«Ну уж нет, сволочь. Не пущу!»
Догнать движущееся озеро голубого светящегося тумана. Остановиться на самой его границе. Сердце стынет от ужаса.
«Неужели я правда собираюсь это сделать?»
Илья сел на землю и обхватил себя руками. Прислушался к отголоскам боли внутри.
«Неужели мы с тобой не договоримся?»
Боль зашевелилась, зацарапалась в центре солнечного сплетения.
«Огонь. Ты здесь?»
Найти внутри сам источник боли. Призвать её – не просто выпустить, а
Илья стиснул зубы, пытаясь не застонать, но всё же не сдержался.
«Ты съел достаточно моей жизни. Поможешь мне теперь?»
«А мне уже всё равно…»