Я – сталкер. Синдром героя

– Баран, мля… – зло процедил Женька, – взрослый мужик, а ведёшь себя, как пацан… Вот всё и прояснилось. Каков отец, твердолобый и упёртый, таков и сын… Позвони ей… – Женя положил на стол свою книгу, на обложке которой был изображен покосившийся деревянный крест с респираторной маской на гнилой поперечине и надпись «В ад и обратно», Захар Причастный, – я тебе тут прямо в книге написал номера: свой, твой домашний, Дениса номер, Поляка… На всякий случай…

– Без Ромки никуда! – рявкнул Азат.

Друг пожал плечами, положил на стол, стопкой, журналы и книги и вышел из бара.

Монгол рассеянно взял верхний том – это оказался журнал «Подъём», принялся листать, ища знакомое имя: Мирошниченко, Перминов, Лютый… А, вот и он. Открылась страница с закладкой, с фотографии на Монгола глядел улыбчивый мужичок в пиджаке, при галстуке. Поляка было не узнать.

Ниже значилось: Поляков Валерий Егорович. Родился в городе Воронеже, до выхода на пенсию служил в специальных подразделениях Республики Беларусь. В настоящее время проживает в городе Надеждинске. Пишет стихи и прозу о Зоне отчуждения…

Монгол подтянул к себе рюмку Женьки, которую товарищ так и не пригубил, выдохнул, выпил. Только после этого принялся читать первое же стихотворение:

Точка «А» становится точкой «Б»,
Если долго идти по болотной жиже,
Через мрачный лес, по худой тропе.
Точка «Б» всегда означает – выжить.

В опустевшем баре подсев к тебе,
Полоумный сталкер взмахнёт руками.
Он расскажет: якобы в точке «Б»
Главный куш всей жизни – «Скорбящий Камень».

У Кричащей Топи – дурман-трава
И гнилой туман, «как живой», по факту.
Точка «А» становится точкой «А-а-а…»
Для пришедших в поисках артефактов.

Но бывает – точка горит на лбу,
А спустя мгновенье ты слышишь выстрел…
Правда, эта тема у нас – табу.
Болтунов судьба прибирает быстро.

Ставишь точку «Б» на излёте дня,
Рвёшься прочь, надежду спастись питая.
Ты бежишь, но Зона даёт понять,
Что не точка поставлена – запятая.

Как же ты прав, Поляк… Нельзя поставить точку. Зона держит. И самого Монгола, и его непутёвого сына.

Жене Хусаинов позвонил через неделю. Номер он помнил наизусть, зря Женя записывал его, портя страницы своей книги. Потянулись гудки, за ними всхлипнуло, и послышался знакомый голос:

– Да, слушаю…

– Здравствуй… – проговорил Монгол и понял, что голосовые связки закаменели, слова выходят тихо и сипло.

– Азат?

– Да, это я.

В трубке молчание, затем горькое рыдание…

– Я вернусь… Обязательно вернусь, только найду сына – и сразу же обратно.

И положил трубку.

Потом, двумя месяцами позже, звонил ещё пару раз. В первый никто не ответил, во второй раз в трубке послышался незнакомый голос:

– Квартира Хусаиновых…

– Это Азат…

– Здравствуйте, дядя Азат, – холодно и грустно отозвался незнакомый голос. – Это Рафик…

Монгол узнал голос племянника, и внутри всё похолодело.

– Тётя Лия умерла…

Долгие гудки, долгие паузы между ударами сердца.

Монгол отшвырнул телефон, побежал на улицу, чтобы кричать в ясное, звёздное небо о том, как он ненавидит Зону, войну, как боится оружия. Ему хотелось, подобно Григорию Мелехову, найти лужу поглубже и бросить в неё автомат, а потом – домой. Но оставался сын. Где-то на просторах Зоны они должны были встретиться. Ещё три месяца прошло, прежде чем случилась страшная встреча…

– Вот ты и вспомнил… – тон псионика приобрёл знакомые нотки. Сначала это был голос Рафика, потом Лии. – Расскажи, что ты сделал с нашим сыном…