Я – странная петля

Тут случилось занимательное событие, которое я всегда буду вспоминать с оттенком стыда: мне было неловко замкнуть эту петлю! Вместо того чтобы просто взять и сделать это, я замешкался и нерешительно спросил у продавца разрешения на то, чтобы это сделать. С чего мне вообще было его спрашивать? Что ж, возможно, это слегка объясняется его ответом на мой вопрос. Он сказал следующее: «Нет, нет, нет! Не делай так – ты сломаешь камеру!»

И как же я отреагировал на его внезапную панику? Презрительно? Может быть, я посмеялся? Я просто взял и последовал своему порыву, несмотря ни на что? Нет. Правда в том, что я и сам не был до конца уверен, и его панический вопль только усугубил мою неясную тревогу, так что я сдержался и не сделал того, что хотел. Впрочем, позже, когда мы с новехонькой камерой уже ехали домой, я внимательно обдумал этот вопрос и попросту не нашел, что, черт побери, тут могло навредить системе – хоть камере, хоть телевизору, – если бы я замкнул петлю (хотя априори оба устройства казались катастрофически хрупкими). Так что, когда я приехал домой, я робко попробовал направить камеру на экран, и – невероятно – ничего страшного не произошло.

Опасность, которую тут можно почувствовать, сродни обратной аудиосвязи: быть может, одно конкретное место на экране (то самое, на которое направлена камера, конечно), будет становиться все ярче, ярче и ярче, пока экран не возьмет и не расплавится. Но с чего бы этому произойти? Как в случае с обратной аудиосвязью, это могло бы произойти при некотором усилении яркости света; однако мы знаем, что видеокамеры не предназначены для того, чтобы усиливать картинку, они лишь передают ее в другое место. Как я и догадался, успокоившись в машине по дороге домой, нет никакой опасности в обыкновенной обратной видеосвязи (кстати, я не знаю, кто и когда придумал термин «обратная видеосвязь», в то время я его совершенно точно не слышал). Но, есть опасность или нет, я хорошо помню собственную нерешительность в магазине, так что легко могу понять панику продавца, сколь бы иррациональна она ни была. Обратная связь – что-то, что заставляет систему обернуться, извернуться и посмотреть на самое себя, формируя таким образом некую мистическую, запретную петлю, – кажется опасной, кажется искушением судьбы, возможно, даже внутренне неправильной, что бы это ни значило.

Это поведение глубоко и иррационально инстинктивное, и кто знает, где лежат его истоки. Кто-то может предположить, что страх перед любого рода обратной связью есть лишь простое и естественное обобщение опыта с обратной аудиосвязью, но я почему-то сомневаюсь, что объяснение настолько очевидно. Всем известно, что некоторые племена боятся зеркал, во многих обществах с подозрением относятся к камерам, в некоторых религиях запрещено рисовать людей и так далее. Создавать отображение чьей-то личности видится действием подозрительным, странным, возможно, даже совершенно роковым. Настороженность в отношении петель, похоже, заложена в природе человека. Однако, как и в случае со многими рискованными предприятиями вроде полетов на дельтаплане и прыжков с парашютом, некоторых из нас к ним необъяснимо тянет, тогда как другие до смерти пугаются одних только мыслей об этом.

Бог, Гёдель, умлауты и тайны

Однажды, когда мне было четырнадцать, я болтался по книжному магазину и вдруг замер у брошюры в мягком переплете под названием «Доказательство Гёделя». Я понятия не имел, кем был этот Гёдель и что он (в таком раннем возрасте я совершенно точно не раздумывал, «он или она») доказал, но мысль о том, что целая книжка посвящена одному математическому доказательству – не важно, какому конкретно – меня заинтриговала. Должен также признаться, что слово «Бог», бесцеремонно проскочившее в фамилию «Гёдель»[8], а также загадочный умлаут посередине «Бога» подхлестнули мое любопытство. Молекулы моего мозга, расшевеленные определенным образом, послали сигналы по моим рукам и пальцам, так что я взял украшенную умлаутом книгу, пролистал ее и увидел дразнящие слова «метаматематика», «метаязык» и «неопределенность». А затем, к вящему удовольствию, я обнаружил, что в книге обсуждаются парадоксальные самореферентные высказывания вроде «Я лгу» и другие его более сложные родственники. Я понял: что бы Гёдель ни доказал, речь здесь шла не о числах как таковых, а о самих рассуждениях, и, что самое удивительное, числа использовались в рассуждениях о природе математики.