Я, Тамара Карсавина. Жизнь и судьба звезды русского балета

Я приезжала к Генри в Будапешт и подолгу жила там – то с Ником, то одна. К величайшей радости моего мужа, квартира-крепость на холме Буда с верхними комнатами и галереей, выходившей на залитый солнцем двор, нам с Ником понравилась, и я тут же кинулась делать то, что мне больше всего по душе – украшать интерьер. Обегала все магазинчики, всех портных. Были наняты слуга и горничная. Я ходила на курсы немецкого (на котором и до сих пор едва могу говорить), посещала православный приход, и тамошний отец Николас стал моим духовником и другом семьи. Мы часто наслаждались общественными банями в неоренессансном стиле, которыми так славился Будапешт. Больше всего нам нравились роскошные купальни Сеченьи. Столица еще была пропитана изысканной и романтической атмосферой, унаследованной от австро-венгерской империи. Каждое воскресенье мы баловали себя пирожными с шоколадом и орехами, с начинкой из абрикосового варенья, в ресторане Жербо. А самым любимым рестораном стал у нас с Генри трактир на улице Марваньи – «Мраморная невеста», где, усевшись под листвой на террасе, можно было бесконечно слушать великолепный цыганский оркестр. Долгими часами мы бродили по городу, и не осталось ни одной церквушки, даже самой крошечной или отдаленной, куда бы мы не заглянули. Мне нравилось прогуливаться по турецкому кварталу Табан, сохранившемуся с XVII века. Его узенькие мощеные переулки, окаймленные низкими избушками с желтыми стенами и красными черепичными крышами, непременно стоило сохранить. Увы – как и почти вся Буда, этот квартал был полностью разрушен в 1945 году, и теперь здесь один из самых протяженных парков, – такие встречаются повсюду.

Мадьяры, как и я сама, обожают горы, а вот Ник с Генри всегда предпочитали море. Мы на несколько дней уезжали на берега Адриатики, на архипелаг Бриони, что в полудне пути на кораблике от изящного Триеста. На этих райских островках запрещено пользоваться машинами с мотором, так что мне поневоле пришлось наконец, хоть и не без затруднений, научиться ездить на велосипеде.

В Будапеште нас часто приглашали на светские приемы, и мы удостоились чести познакомиться с Белой Бартоком, тогда находившимся в зените славы. Приехали Нижинские и тоже поселились в Будапеште – ведь Ромола была венгерского происхождения, – но мне так и не довелось повидаться с Вацлавом: его держали взаперти в палате с медицинским обслуживанием – он проходил новый курс лечения на основе инсулина. Ромола совсем недавно обрела некоторую известность, опубликовав переделанный дневник мужа. А 24 апреля 1936 года в католической церкви Матиаса в Будапеште я стала свидетельницей на бракосочетании Киры, старшей из двух дочерей этой пары, с Игорем Маркевичем… последней большой любовью Дягилева! От этого невероятного союза родится сын. Его назовут Вацлавом, и он станет талантливым художником. А Кира, сделав карьеру балерины в компании Иды Рубинштейн, а после нее – у Мари Рамбер, обретет душевный покой у францисканских монахов.[93]

Наконец-то я зажила оседлой и беспечной жизнью, какую муж всегда и желал мне. Джоэй умер, и теперь нам составлял компанию Бетьяр, а за ним следом бежала маленькая кошечка Муся. Пусть даже Генри признавался мне, что чувствует себя все менее и менее полезным на работе, путь даже его очень огорчило дело Уоллис Симпсон, повлекшее отречение от престола короля Эдуарда VIII в пользу его брата Георга VI, – я видела, что в лоне семьи он расцветает, и с облегчением возвращалась в Лондон с Ником. Мне предстояло еще закончить дела с продажей дома и принять участие в собраниях Королевской академии танца. Стоило мне приехать, как раздался телефонный звонок. Сев в поезд на Женеву для встречи со «старыми леди» из Лиги Наций, Генри почувствовал недомогание. Ему срочно сделали операцию на почке в кантональной больнице Цюриха.

Видно, Генри вовсе не был так уж «бесполезен» и даже вполне мог чувствовать себя необходимым на работе – ибо, к нашему большому удивлению, Банк Венгрии не только оплатил все лечение, но подарил нам круиз в Южную Африку, чтобы мой муж мог поправить здоровье. Сам он написал, не вдаваясь в уточнения, что под конец этого плавания (где меня по обыкновению совсем измучила морская болезнь) мы могли бы выпустить целый путеводитель по Южной Африке.

Я с разочарованием заключила, что в Кейптауне только и говорят что о Павловой (она много раз бывала здесь с турне), – зато с радостью увидела мужа в окружении журналистов. Впервые они интересовались не мной! Генри провел презентацию Национального банка Венгрии, и на следующий день его прославила газета «Кейп таймс».

В этом путешествии мы стали близки как никогда прежде, и я приняла решение – окончательно поселиться вместе с Генри. Я даже и подумать не могла тогда, что мы уже прожили лучшие часы всей нашей совместной жизни.