Личная жизнь Козлова – вот уж истинно мелодрама! – не сходила с первых полос популярных журналов. Переступивший порог тридцатилетия, обожаемый публикой, женатый на балерине из «Русских балетов», он влюбился в юную американку, семнадцатилетнюю Наташу Рамбову, которой давал уроки. Слишком высокая для классического танца (1 метр 75 см), она отказалась от мечты стать балериной и утешилась в объятиях Родольфо Валентино, звезды Голливуда. Естественно, к несказанному разочарованию Козлова. Когда Наташу взял в жены какой-то фатоватый итальянец, Козлов отомстил ей, к тому времени уже ставшей известной художницей по костюмам и востребованной кинодекораторшей, – он выстрелил в нее и ранил в ногу.
Наташа, большая поклонница Бакста, была идолом моды и светских развлечений, и ей мы обязаны вошедшей в обиход прелестной прической, такой популярной в двадцатые годы, – по маленькому шиньону с обеих сторон головы. Искрометная, креативная, она страстно увлеклась спиритизмом, а потом египтологией; в ней она со временем стала настоящим специалистом.
Поговаривают, что Козлов унижал и поколачивал своих спутниц жизни. Он якобы приписал себе авторство некоторых декораций и костюмов, созданных Наташей, и даже держал молодую женщину взаперти. Я с облегчением вздохнула, вспомнив, что отвергла его притязания и счастливо отделалась!
Однако следует воздать должное Козлову за то, что он открыл «Русскому балету» двери в Америку, познакомив Дягилева с личностью, чье влияние ощущается и по сей день: с Эдвардом Бернейсом.
Слегка подзабытый – что парадоксально, ведь есть те, кто (как Ник, для которого он является эталоном) считает его изобретателем маркетинга и «пионером массового потребления», – Бернейс заслуживает хотя бы нескольких строк.
Небольшой перерыв – чтобы сгрызть последнее печенье и прикончить третью чашку шоколада… И вот наконец я снова готова продолжать.
Как «Русские балеты» покорили пуританскую Америку
Эдвард Бернейс приходился племянником Зигмунду Фрейду, и не случайно именно «бессознательное» оказалось ключом к его успеху. Родившийся в 1891 году в Вене, он эмигрировал в Соединенные Штаты, где под напором отца изучал сельское хозяйство, пока не набрался решимости последовать своему истинному призванию – журналистике.
В 1914 году Козлов представляет Дягилева Бернейсу. Бернейс только что стал знаменитым, превратив спектакль, обреченный на провал, в шумный успех: у театральных касс собирались толпы. Автор пьесы взялся за малопривлекательную тему – сифилис, и у Бернейса возникла идея, использовав прессу, представить этот спектакль как манифест общественного здоровья, получивший благословение медицинского сообщества. Дягилев же, в свою очередь, уже давно мечтал устроить турне по ту сторону Атлантики, однако он понимал рискованность такого предприятия в стране, известной протестантским пуританством, где танцовщиц считали проститутками, а танцоров – гомиками.
В танцах Бернейс разбирался не больше, чем в сифилисе, но он впрягся в продвижение с таким остервенением, что после турне «Русских балетов» в Америке не осталось ни одной маленькой девочки, которая не мечтала бы стать балериной. Взявшись за дело очень-очень загодя – ибо, как он говорил, «действовать – значит прогнозировать будущее», – он принялся малыми дозами публиковать в самых влиятельных газетах и журналах серии статей, крохами выдавая информации о «Русских балетах». В своих статьях он настаивал на том, что это очень «демократичная» труппа, поскольку в ней обходятся без звезд, и что зритель в накладе не останется: музыка, танец, живопись, все это – в одном спектакле! А вот, например, декорации – они же дадут американкой хозяйке столько идей для новых платьев, причесок, занавесок…
Параллельно с этим Бернейс вел кампанию, призывающую промышленников выпускать ткани с восточным орнаментом, тюрбаны с эгретками, ковры ярких расцветок, подушки и мягкие диванчики вровень с полом. И «стиль Бакста» действительно не замедлил произвести фурор на Пятой авеню. Бернейс позаботился и о том, чтобы перед самым началом гастролей воскресные приложения к газетам поместили фотографии танцоров размером во всю страницу, под которыми были комментарии или интервью. Балерины позировали в позах стриптизерш, с распущенными волосами, боа подчеркивали глубину их декольте. Особенно много было снимков Нижинского в роли похотливого фавна, его выставляли почти как циркового персонажа. Легкий запашок скандала, капелька провокативности призваны были довершить дело.