Я тебе изменяю

– Ты хочешь все вернуть, Глеб… – произнесла задумчиво. – А понимаешь ли ты, что я не всегда буду молода? Понимаешь, что ничто не спасет от возрастных изменений? И что тогда будет через десять, двадцать, тридцать лет? Ты снова примешься выгуливать более молодых и привлекательных подружек, потому что ходить куда-то со мной тебе станет стыдно?

Он вскинулся, яростно замотал головой…

– Нет, Оль. Я ведь все осознал. Я больше не хочу этой мишуры, меня тошнит от одной мысли обо всем, что сделал и как себя вел. Я хочу просто быть со своей семьей, хочу проживать и разделять с вами каждый день…

Я прервала его, мотнув головой.

– Не забегай так далеко. Все, что тебе сейчас светит – это возможность видеться с Тео. Поэтому, Глеб, учти – если я позволю тебе забрать его на некоторое время, рядом с тобой не должно быть никаких Божен. И мне плевать при этом, спишь ты с этим Выменем или нет.

– Я бы никогда… – мгновенно обиделся муж.

– После всего, что произошло, меня уже ничто не удивляет. Поэтому просто имей в виду то, что я сказала.

Он в капитулирующем жесте поднял руки, но буквально тут же сам ринулся в атаку.

– А что насчет тебя, Оль? И этого Димы? Он действительно адвокат или…

– Он не адвокат.

– Значит, ты с ним встречалась…

В голосе мужа звучала мука, руки инстинктивно сжались в кулаки, но он пытался не перейти очерченную мной грань – за это ему стоило отдать должное.

– Да, встречалась. И что с того? Я ведь сделала ровно то же, что и ты, Глеб. Причем уже после нашего с тобой расставания. Так почему же тебе можно ходить по ресторанам, а мне – нет?

Он сжал губы – то ли от бессилия, то ли в попытке удержаться от чего-то резкого, непоправимого…

– Оль, давай так: мы оба забываем обо всем. Никаких Божен, никаких Дим. Только ты и я…

Я рассмеялась от этого предложения.

– Ты забываешься, Ланской. Я тебя не прощала. Мы по-прежнему на грани развода. И ты не будешь ставить мне условий насчет того, с кем мне видеться, а с кем – нет.

Он промолчал, хотя это явно стоило ему немалых усилий.

– Тебе есть, что добавить? – спросила, когда никто из нас больше ничего так и не сказал.

– Нет.

– Тогда на этом все.

– Я могу приехать завтра?

– Можешь. Только предупреди заранее – у меня могут быть дела.

Его лицо заметно перекосило, но он смолчал. Еще бы! Любимый маменькин король не привык, чтобы у кого-то были дела, которые важнее него самого.

Я дождалась, когда Глеб попрощается с Тео, после чего проводила мужа до двери.

Он смотрел на меня, словно желая чего-то… и не решаясь это сделать. Вероятно, идя сюда, рассчитывал вовсе не на такой прием, но ничего большего я ему дать сейчас не могла. Внутри осталась только жалость… и капелька сожаления о том, во что превратился человек, которого я когда-то любила.

Он был сломан, но я не могла его починить. Это способен был сделать только он сам.

– До завтра, Оль… – пробормотал он после порядком затянувшийся паузы.

– По… – начала было говорить, но в этот момент Глеб резко подался вперед и его губы отчаянно врезались в мои, словно искали в этом поцелуе чего-то… Утешения? Надежды?

От неожиданности этого действа по телу прокатилась горячая, необоримая волна. Захотелось податься ближе, вспомнить этого человека на вкус, снова ощутить силу его страсти…

Но он вовремя отступил. Опалил взглядом, коротко выдохнул:

– Спасибо.

И просто скрылся в темноте лестничной клетки.

* * *

– Римма? – окликнул узнаваемый, но в то же время кажущийся незнакомым голос, когда она прогуливалась по коридору клиники.

Ну как, прогуливалась? Перемещалась короткими дистанциями, делая довольно длительные передышки, прислонившись к стене.

На этом настоял врач, ведь подумать только – Римма Феликсовна не просто пережила сердечный приступ, но и, кажется, не должна была отойти к праотцам в обозримом будущем. И Римма не знала, радует ее это, или огорчает.

Глеб за последние несколько дней свел визиты к минимуму. И, наверно, она его понимала. Он наверняка почувствовал свободу и использовал положение, в котором оказался, чтобы вернуть Ольгу. А что же сама Римма? Она чертовски устала.

От попыток сделать своему мальчику лучше – в том числе. И да, стоило признать, что у нее затянулся синдром опустевшего гнезда. Когда она поняла, что Глеб вырос и живет своей жизнью, это стало своего рода ударом. С которым, похоже, она не смирилась до сих пор.

Но ей предстояло это сделать, если она хотела счастья сыну. Ну и, конечно, того, чтобы он и ее маленькое чудо, Теодор, были рядом с ней все те годы, что ей отведены.

– Рудольф? – удивилась Римма, повернувшись на оклик.

И даже будто бы сразу стало легче дышать. Ведь не может же быть таких совпадений. Или как обозвать тот факт, что она столкнулась с мужчиной, которого не видела без малого двадцать пять лет?

– А ты все также прекрасна.

Рудольф подошел к ней и, взяв ладонь Риммы, которая ей самой показалась излишне сухощавой и возрастной, галантно поцеловал.

– Рудик, – зарделась Римма. – Ну, что ты? Не стоит.