Я тебя куплю

— Просто я не дурак, — отвечаю и выхожу из гаража.

Фарика усаживают на заднее сиденье. Парни садятся по обе стороны от него. Я — за руль. Завожу тачку, секунду смотрю на растерянного брата в зеркале, разворачиваюсь и выезжаю со двора.

— Не ссы, Фарик, тут недалеко.

Он извивается, как уж на сковороде, пытается чего-то добиться. Кретин.

— Ты затухни лучше и меня послушай. Думаешь, твой отец рискнет воевать со мной? Ты, может, не в курсе последних новостей, но именно я вывел всех боссов на дурку, где схваченных братков держали. Кто из них после этого сторону Шамана займет? Только смертник. Прав я, или нет, а они сейчас за меня друг другу глотки перегрызут. Валяйте. Объявляйте нам войну, запугивая наших женщин. Посмотрим, как долго ваша империя просуществует.

Я сворачиваю с трассы, въезжаю в лес и торможу. Смеркается. Лютый холод до костей пробирает. Велю парням вытаскивать собаку на улицу, сам достаю из багажника лопату, выбираю подходящее место, втыкаю ее в землю и киваю Фарику:

— Копай, паскуда!

Его трясет еще сильнее. Едва ему развязывают руки, как он срывает с рожи скотч, падает передо мной на колени и хлюпает носом:

— Брат, брат, прости-и-и… Во имя Аллаха, прости-и-и…

— Ко-пай! — тверже повторяю я.

— Бра-а-ат…

Хватаю его за шиворот и толкаю к лопате.

— Копай!

Он дрожащими руками берется за черенок, плача поднимается на подкошенные ноги, кое-как выдирает лопату из земли и, заметив, что у всех нас пушки наготове, начинает копать. Земля совсем затвердела. Фарику приходится ворочать комья, работая в поте лица. Через четверть часа так увлекается, что перестает выть. Куртку с себя снимает, морду в земле уделывает, пот вытирая.

— Вы не того запугать решили, Фарик, — возвращаю я его в реальность, чтобы перестал думать, будто он у бабушки на картошке. — Я не обосрался, даже когда у меня на глазах моих корешей вырезали. Неужели из-за тебя, таракана, побегу ноги Шаману облизывать? Ты пойми, со мной только недоумок враждовать станет. — Я включаю карманный фонарик, осветив его сморщившуюся морду. — Я прикончу тебя. И кто о тебе вспомнит? Посочувствуют Шаману, а через год забудут, что был у него такой сын — Фарик. А вот если кто-то на меня рыпнется, его закопают раньше, чем он пикнет. Потом займутся его родными, друзьями, друзьями друзей. Все ветки обрубят, все корни выкорчуют. Ни следа не оставят, чтобы не ползло по миру и не воняло.

— Брат! — снова всхлипывает Фарик, выпрямившись. — Я не обижал твою невесту. Только послание передал. Клянусь, даже мыслей не было!

— Если бы у тебя мысли были, я бы тебя в тот же день сюда вывез. Сразу в полиэтилене. — Достаю из кармана пачку жвачек и закидываю одну подушечку на язык. — Надеюсь, мы друг друга поняли. Останови Шамана, Фара, или вам не понравится мой ответ. — Я киваю парням, бросаю Фарику фонарик и иду к машине.

— Ты что, отпускаешь меня? — обалдевает он.

— Нет. Даю шанс. — Я открываю дверь и оборачиваюсь. — Ты поступи разумно, пацан. А то не рад будешь, что сегодня пулю не получил.

Оставив Фарика с лопатой в руках недоумевать посреди ночного леса, сажусь в тачку и выруливаю на дорогу. Возвращаюсь на виллу брата, где он шагами измеряет двор. Высаживаю парней и опускаю стекло со своей стороны.

— Камиль, ты вконец свихнулся?! — вскрикивает он, бросившись на машину. — Ты кончил сына Шамана?!

— Нет, — отвечаю спокойно, пожав плечом. — Пока нет, — уточняю. — А ты? Сдержал слово?

Брат облегченно выдыхает и нервно смеется.

— Черт тебя подери! Я чуть не поседел! — Но его смех быстро проходит. — Что теперь будет, Камиль? Шаман отомстит.

— За что? Ничего не было.

— Думаешь, Фара не расскажет ему о сегодняшнем инциденте?

— Если хочет жить, не расскажет. А расскажет — их с лица земли сотрут раньше, чем они надумают мстить.

— Кто? Наша обезумевшая сестра?

— Например, Мясник.

— Камиль, Мясник сполна заплатил нам за инфу. Мы в расчете. Он ничего нам не должен.

— Тебе не должен. А у меня, допустим, есть связи в его круге.

— Откуда? — недоумевает брат.

— Правильно фигурки на доске расставил.

— Ох-ре-неть… Ты себя со всех сторон оградил. Чертов гений.

Я завожу машину, улыбаюсь уголком рта, взглянув на брата, и отвечаю:

— Просто мне есть ради кого жить. Желаю и тебе когда-нибудь испытать то же чувство. Поверь, оно изнутри меняет.

— Я заметил, — ухмыляется брат, пятясь от машины. — Ну удачи!

Это тебе удачи. Моя теперь всегда со мной.

Я возвращаюсь домой абсолютно счастливым, как придурок из психбольницы, которого галоперидолом накачали. У Азиза узнаю, что дежурство прошло без происшествий, отпускаю его и иду в комнату.

Медсестричка так и спит. Похоже, даже не пошевелилась ни разу, пока меня не было. Я раздеваюсь, любуясь ею, осторожно опускаюсь на кровать, стараясь не разбудить ее, но она все равно вздрагивает, когда наша кожа соприкасается.

— Камиль, — мурчит сонно, — ты такой холодный.

— Так согрей меня, — прошу я, притягивая эту горячую девочку к себе.

Она одаривает меня коротким поцелуем и жмется к моей груди. Носом зарывшись в ее макушку, улыбаюсь, как идиот.

Нет, брат ошибается. Ты меня не погубишь, девочка.

Ты меня спасешь.