Я тебя не хотела

И она решила. Утром курьер принёс мне подписанные документы. А в офисе Света развела руками, сообщив, что из отдела кадров сообщили, что она уволилась. И я её больше не искал. Иногда нутро выворачивало так, что хоть волосы рви. Не думал, что любовь может приносить такую боль. Что способна превратить камень в груди в ошмётки.

Эпилог 1

– Рома, пожалуйста, приезжай! – услышал я сдавленный голос Снежинки.

– Яна, что случилось, где ты? – тревога трепыхнулась в груди.

– В больнице, Ром. Я рожаю.

Оторопь сморгнуть получилось лишь через пару секунд.

– Снежинка, давай яснее.

– Лёша. Я за него переживаю, Ром. Он там в коридоре сейчас всех поубивает. А я занята тут немного, понимаешь? – в трубке слышен сдавленный стон.

– Скоро буду, Снежинка, адрес скажи. И это… блин, держись там.

Не знаю, что сказать. Она же рожает. То есть, из одного человека скоро получится два. Наверное, мужской природный кретинизм, который включается при попытке это представить – это такая природная защитная реакция нашей психики. Только как тогда справляются мужчины-гинекологи?

Должанов, ты дебил. Бей адрес в навигатор и жми на газ. Ещё одному дебилу нужна помощь сейчас.

Лекс похож был на льва в клетке. Только что не рычит. Хотя, если видеть его бешеный взгляд, то и рыка не надо.

– Ромыч! – он подлетел ко мне и пожал руку так, что мне, кажется, придётся учиться писать левой. – Она там это… кричит!

– Лекс, она рожает. Успокойся.

Что делает человек, когда ему говорят успокоиться? Точно не успокаивается.

– Алексей Викторович, может чаю? – медсестра принесла кружку и посмотрела внимательно. Что-то мне подсказывало, что в чай она ему добавила слоновью дозу транквилизатора, лишь бы только этот бешеный волк больницу не разворотил.

– На хрен чай.

– Шевцов, взял и выпил, кому говорят!

И тут уже шарахает по башке меня. Вот чей голос я точно не ожидал услышать.

Аня подошла к медсестре и забрала у неё кружку.

– Пей, сказала.

– Не буду. Отвали, Ирландо.

Но Аня так просто не сдалась. Она подняла бровь и сердито посмотрела на Шевцова.

– Лёша, ты понимаешь, что делаешь только хуже? Прекрати этот детский сад и угомонись. И выпей уже чёртов чай.

Лекс зло выхватил кружку и в несколько глотков выпил содержимое.

– Так-то лучше, – кивнула Аня, а потом повернулась ко мне. – Привет, Рома.

А я завис на ней. Ведь жил эти четыре месяца как робот. После того, как перестал пить. Долбанный день сурка. Работа – дом, дом – работа. И тут вот тебе, Должанов, чтобы не расслаблялся.

– Привет, – ответил слегка помедлив.

Аня выглядела прекрасно. Волосы остригла до плеч и выровняла. Мне нравились кудряшки её, но и так красиво. Платье такое лёгкое, чуть выше колен. Жёлтое. Ей идёт жёлтый.

И тут из-за двери раздался крик. Не знаю, что должно происходить с человеком, чтобы он так кричал. Лекс побледнел, а потом дёрнулся в сторону палаты.

– Стой, – Аня бесстрашно упёрлась ему ладонью в грудь, наивно полагая остановить эту машину.

– Уйди с дороги, Ирландо, – рыкнул Шевцов и решительно направился к палате.

– Алексей Викторович, подождите, маску хоть наденьте и бахилы, – ринулась на ним медсестра.

И вот мы с Аней остались вдвоём в пустом коридоре.

– Уверен, всё будет хорошо.

Я не знал, что ещё сказать, но больше всего сейчас боялся, что она уйдёт.

– Да, конечно. Всё будет нормально. Они справятся.

– Вместе.

– Да.

Мы взяли кофе в автомате рядом, присели на кресла возле стены и замолчали. Так близко друг от друга, что, казалось, даже волоски на моих руках встали дыбом в её сторону.

– Как ты? – спросил, преодолев ком в горле.

– Хорошо. А ты? – серые глаза сверкнули так близко.

– Нормально.

Разговор не клеился. Я не знал, что говорить, не знал, что вообще хотел бы сказать. Много чего, конечно, но… Поэтому пока просто наслаждался тишиной в её обществе, вдыхая нежный аромат.

– Ты сменила духи? – вот вообще не собирался говорить этого вслух.

Аня посмотрела удивлённо, но потом снова уставилась перед собой.

– Да. Те надоели.

– А мне нравились.

Должанов, ты идиот. Как пятнадцатилетний подросток, ей Богу.

Прошло ещё минут десять, как из палаты вывалился Шевцов. Белый как стена, глаза стеклянные, а на руках кровь. Мы с Аней синхронно подорвались с кресел и замерли перед ним. Сердце стучало гулко, когда я стал осознавать, что новости могут быть любые. Потому что Шевцов просто свалился к нам с Аней в объятия в молчании.

– Не молчи, долбанный ты придурок! – прохрипела Аня в стальном кольце рук этого медведя.

– Я первый взял её на руки, представляете? Мою дочь, – нерушимый, абсолютно монолитный человек сейчас захлёбывался в эмоциях, и я чувствовал, как дрожат его руки. Они у него никогда не дрожали. – Она такая… розовая. И она моя, Ромыч, прикинь? Моя!

Аня рассмеялась и обняла друга, я хлопнул его по спине.

– Слушай бро, трёхкилограммовая женщина превратила тебя в желе.

– Счастливое желе! – добавила Аня.

– Вообще-то, три четыреста восемьдесят.

Медсестра принесла Лёхе салфетки и сообщила, что Янке дали снотворное, потому как она сильно вымоталась. Малышку взвесили, помыли и отправили с медсестрой в палату.