Я тебя не знаю

В школе на меня, как на психа, посмотрели, когда я оттолкнул охранника и прорвался в здание. Он за мной, а я к расписанию и теперь уже по ступеням наверх. Дверь в ее класс распахнул, задыхаясь. Учительница мел выронила и, кажется, подпрыгнула на месте, а я взглядом Машу ищу и колотит всего. Увидел — сидит у окна. Даже не смотрит на дверь, пальчиками тоненькими по подоконнику водит, и опять все внутри сжалось. То ли от радости, то ли от боли. Захотелось в охапку ее сгрести и к себе прижать.

Охранник на меня сзади набросился и повалил на пол, а дети повскакивали с мест.

— Полицию вызывайте, Нина Антоновна, быстро. Этот чокнутый мимо меня проскочил без документов. Даже не представился! Быстро звоните!

— Не надо полициюююю, это мой папа!

Я как раз в этот момент охраннику заехал под ребро локтем, пытаясь освободиться. Увидел, как дочь к нам бежит.

— Отпустите его! Это папа мой! Папа!

— Не кричи, Авдеева! Вы почему в кабинет посреди урока врываетесь? Отпустите его.

Учительница кивнула охраннику, и тот разжал пальцы, отпуская меня. Я на дочь смотрю, взгляд вниз на руку забинтованную и снова в глаза.

— Как отца зовут, Маша?

В голове промелькнуло, что меня здесь явно никогда не видели. Даже имени не помнят.

— Кирилл Сергеевич.

— Покиньте кабинет, Кирилл Сергеевич. Если хотите поговорить, то у меня в кабинете после урока.

Я повернулся к ней.

— С вами я потом поговорю. Очень серьезно поговорю. Я забираю дочь.

— Так! Давайте выйдем. Нечего тут при детях угрожать.

Да кто угрожает? Я и не думал. Пока. Мы вышли за дверь в коридор. Охранник все еще не торопился уходить. Смотрел по очереди то на меня, то на Машу, то на Нину Антоновну.

— Идите, Станислав Петрович. Все в порядке. Это отец Авдеевой. Я сама разберусь.

— Разбираться не придется. Я дочь забираю с уроков. Справку, или что там надо, она завтра принесет.

Протянул руку Маше.

— Пошли.

Она некоторое время раздумывала, глядя на меня широко распахнутыми синими глазами, не решаясь подойти, и мне насильно схватить хочется, но я стараюсь себя в руках держать.

— Что за балаган вы устроили, Кирилл Сергеевич? Может, к вам социальных работников отправить? Девочка вас боится.

— Не боюсь я его! — крикнула Маша и сама меня резко за руку взяла и пальцы сжала.

— Я сюда не только социальных работников отправлю, Нина Антоновна. Но не сейчас и не сегодня.

— Не надо социальных работников. Папа из больницы вернулся неделю назад. У него травма серьезная была. Вы простите его, Нина Антоновна. Идем, — дернула меня за руку.

Вышли на улицу вместе, и я на автомате шарф ей на шее завязал и куртку застегнул.

— С рукой что?

— Кот поцарапал.

— Ясно.

Я сжал ее тоненькие пальчики и потащил за собой. Сам не знал, куда веду. В висках пульсирует и дышать нечем. Завел в один из подъездов, лифт вызвал. Наверх поехали. Она ничего не спрашивает, все так же молчит. Я дверь дернул на крышу, психанул, ногой ударил, ломая хлипкий замок, и за собой ее, к самому бортику.

— Папа!

— Мы играем. Тебе ж нравятся такие игры?

Меня колотит всего. Я сейчас с ума сошел от волнения, и это жутко, блядь, понимать, что ребенка можешь потерять в любой момент. Вот так просто играючи.

— Не надо.

— Что не надо?

Стал на парапет и руки раскинул, глядя в расширенные от ужаса глаза. Спиной к бездне стою и цепенею от страха. Дышать нечем на крыше этой.

— Давай и я поиграю. Тебе ж плохо живется. У тебя жизнь неинтересная, да? Так и у меня не сахар. Давай сразу в конец игры. Сразу на последний уровень.

— Папа! — кричит, и по щекам слезы катятся, — я не играла. Я так… я бы не стала. Я… Не надоооо. Я просто… я хотела, чтоб ты с нами, чтоб ты и мама… мне, — всхлипывает, слезами захлебывается, а я спрыгнул и к себе ее рывком прижал. Сильно-сильно. Дурочка маленькая. И я идиот. Полный идиот. Как я сразу-то не понял…

— Так я вернулся, малышка. Я с вами, видишь?

— Ты уйдешь. Она прогонит, и уйдешь.

— Не уйду. Слышишь? Я не уйду. Черта с два у нее получится меня снова прогнать.

— Врешь, — дрожит вся, и я вместе с ней, сильнее сжимаю и сам чувствую, как внутри все обрывается.

Отстранился и маленькое бледное личико ладонями обхватил.

— Не знаю, каким был раньше. И знать не хочу. Я вот он — здесь и сейчас, говорю, что не уйду от вас.

— Я так соскучилась, пап. Так соскучилась.

И сама ко мне всем тельцем прижимается. Как же я себя возненавидел в этот момент. О стены башкой биться захотелось.

— И я соскучился. Внутри соскучился.

— Ты же не помнишь меня…

— Я не помню. Мне не надо помнить. Я знаю.

Мы на той крыше еще долго сидели. Я ее по волосам гладил, а она сбивчиво говорила и говорила. За все время молчания выговаривалась. Рассказывала, как в игру попала, как ей написала девочка Таня и предложила поиграть. Я слушал и прижимал ее к себе так сильно, как мог. Мозги пока отказывали принимать все, что она говорила. Я понимал только одно — мой ребенок был настолько одинок, что какая-то долбаная Таня смогла влезть к ней в душу и заставить делать ужасные вещи… заставить мою девочку хотеть умереть. И это моя вина. Моя и… и Женина.