Я тебя не знаю

— Я никогда не был с ней. Это она приехала туда. Я выгнал ее. Она мне мешала…И в больницу не приезжала. А виза… я хотел уехать, Женя. Я должен был. Потом. Понимаешь меня? Я бы вернулся. Слышишь? Я бы вернулся из-за тебя и детей. И амнезия… я ничего не помнил. Если бы помнил, я бы уже уехал! Слышишь?

Стиснул опять мои руки.

— Билет давно просрочен. Я ведь здесь с тобой. Я разделся перед тобой. Голый стою. Ты все знаешь!

— Поздно разделся! Не верю! Я тебе больше не верю! — зашипела ему в лицо, — не будет все просто, Авдеев. Не будет! После тонны лжи. Ненавижу тебя! Если бы ты знал, как я тебя ненавижу!

— Да… я слышал. Прости, что не сдох в больнице. Прости, что вам со Славиком помешал!

Сунула ему в руки конверт, чувствуя, как меня накрывает по новой, сильно, больно накрывает.

— Это я тебе простила. Я подписала. Вчера. Ты свободен, Авдеев. Не приходи к нам, не звони. Видеть тебя не хочу. Уезжай. Убирайся из нашей жизни. Ты сам это сделал. Ты сам принял это решение, и пусть будет так, как ты решил.

Развернулась и пошла к машине. Он не окликнул, а я так и не обернулась. Села в машину и поехала домой. Я думала, мне станет легче от его правды, но стало только хуже. И не потому что я узнала… а потому что поняла — он никогда мне не доверял. Тот человек, о котором он мне рассказывал, был совсем другой Кирилл. И мне страшно, что я жила с человеком, о котором ничего не знала, который не счел нужным рассказывать мне о своем прошлом, который смог играть со мной в свои игры лишь бы не рассказать правду… который и меня не знал достаточно хорошо, чтоб рассказать. Разве в этом браке есть что спасать? Разве одной любви достаточно, если двое друг другу не доверяют?

Глава 22

В курортный дом тети я приехала на такси. Отпустила таксиста и поискала в сумочке ключи и код от сигнализации, которую умудрились взломать несколько дней назад. Мама позвонила мне рано утром, когда я едва уснула после ночи, проведенной в слезах. Да, это теперь стало моим обычным состоянием — ночью беззвучно в подушку, а днем делать вид, что я живу дальше. Ведь я научилась до этого, и я в этот раз пыталась делать то же самое. Только плохо получалось. Кирилл ведь никуда не исчезал из нашей жизни. Он приходил к детям, он жил у свекрови, а я приезжала туда забирать иногда Лизу. Смотрела на него и ощущала все ту же дикую тоску по нему. Еще сильней, чем раньше. Но не могла простить. Иногда я хотела, когда ревела в подушку, ужасно хотела, а потом вспоминала все и не могла. Меня стопорило. Меня жгло изнутри ужасом перед той болью, что он мне причинил. Дважды. Но именно эта боль связывала нас с ним сильнее, чем счастье. Я даже не думала, что так бывает.

Когда мама попросила поехать в Сочи в дом тети, который сейчас пустовал, потому что сейчас не сезон, я с радостью согласилась. Мне нужна была эта передышка. Нужны были эти дни в тишине вдали от всего, наедине со своими мыслями. Маме позвонили, что кто-то взломал сигнализацию. Точнее, что она срабатывает постоянно ночью, и они хотят убедиться, что в доме все на месте. Мама не может выехать из-за своей работы. Мне захотелось сказать ей, что она не может никогда. И дело не в работе, а в том, что оно ей особо и не надо, и что если бы я отказалась, она бы прекрасно смогла. Но я не хотела отказываться.

Полдня мы разбирались с сигнализацией, и я посылала маме фотографии, а она говорила, что ничего не пропало, и мы шли дальше по комнатам. В конце концов мы нашли «взломщика» — облезлого котенка, который пробрался в дом, видимо, через щель под ступенями и облюбовал место под подоконником, как раз на батарее. На него срабатывал оконный датчик, когда он пробирался мимо. По крайней мере, так мне сказали работники фирмы. Это, конечно, была их неисправность. Пока они переустанавливали датчики, я спустилась во двор к тому самому забору. Там все так же лежали кирпичи для стройки и песок. Тетя, пока была жива, планировала строить пристройку, но не начала, не успела, а мать… ей было все равно. Пока дом в сезон приносил хорошие деньги, она не думала в нем что-то менять. Я поднялась по кирпичам вверх и стала на самом краю забора. Внутри защемило с такой силой, что на глаза навернулись слезы. Волны лижут песок белой пеной, а у меня перед глазами серая вода становится бирюзовой, и синие тучи исчезают, открывая небо и слепящее солнце. У меня на ногах не сапоги, а белые туфли без каблуков. Ветер треплет мне волосы, и я сжимаю в руках фотоаппарат.