Я тебя… никогда!

Было жутко неудобно и совсем темно. Желанное располагалось совсем не там и не так, как предполагали, было скользкое, липкое и не очень приятное на ощупь. Каждый пытался выполнить свою миссию, удовлетворить личные желания, не желая и не умея действовать согласованно.

Незадачливые любовники никак не могли состыковаться, упрямо маневрируя вразнобой, мешая друг другу.

Сначала воспалённая торпеда никак не желала заходить в истекающий соками грот, выскальзывала и попадала совсем не туда. Потом у Ромки начало выскакивать из груди сердце, спёрло дыхание, заклинило и свело правое бедро.

Было стыдно и больно. Глаза заливал пот, капая на лицо подружки, вызывая тем самым её брезгливое раздражение.

Когда догадались направить в кипящее желанием и страхами жерло вулкана разбухший снаряд руками, обрадованный неожиданной удачей Ромка вогнал его чересчур энергичным движением до самого основания, вызвав тем самым непредвиденную реакцию подруги, вцепившейся от боли в его лицо ногтями.

Парень попытался вырваться, инстинктивно напрягся, усилив тем самым эрекцию, освободил руки, упав на девушку плашмя, придавив её к топчану. Подружка заорала, как раненый зверь, подтянула к подбородку колени и выстрелила Ромкино тело прочь с кушетки.

Он отлетел головой на край стола, потерял сознание, в то время как орудие любви начало стрельбу очередями.

Девушка вскочила с топчана, нащупала выключатель, зажгла свет. По ногам стекала прозрачная кровянистая жидкость, в голове стучала набатом боль и обида на партнёра, причинившего страдание.

Подружка подскочила к обидчику, принялась колошматить ногами, крича, какая он свинья, грозясь уничтожить. Лишь тогда она заметила лужицу крови, вытекающую из рассечённой раны на голове.

При виде крови девочка потеряла сознание, представив, что нечаянно убила любовника.

Нелепую случайность усугубило внезапное желание уборщицы прибраться в том самом кабинете. Техничка открыла дверь своим ключом, и её взору предстали два окровавленных трупа.

Через пять минут вульгарную картинку лицезрели чуть ли не все участники той вечеринки.

Потом были слёзы, пощёчины ни за что, от раздражения, бессилия, недовольства, обвинения и угрозы с её стороны. Затем затяжная истерика с икотой, попытка суицида. Всё было, кроме настоящих чувств.

Исключительно незрелые эмоции. Это было обыкновенное юношеское любопытство, не более того.

С Кариной он испытал очарование прикосновений, сладость поцелуя, магнетизм взаимодействия, сближающий до состояния смешения.

Внутри звучала мелодия, крутилась фраза, – очарована, околдована, с ветром в поле когда-то повенчана, вся ты словно в оковы закована, драгоценная ты моя женщина…

Ромка растворился в Каринке, потерялся, впитывая её волшебную ауру, окутывающую паутиной сладострастия, делясь с ней торжеством некого таинства, посвящения в адепты то ли религии, то ли сокровенного братства. Отныне он будет на неё молиться, посвящая открывшейся ему до донышка женщине всю свою жизнь.

Во всяком случае, теперь он уже совсем другой. Девушка изменила его внутренний мир, ощущения и мысли.

Хорошо это или плохо – не понять. Ясно одно: с ней много лучше, чем было без неё.

Поодаль фонарь высветил силуэты. Не важно, кто это мог быть, им ни с кем не хотелось встречаться.

Ребята переместились в тень, держась за руки, не переставая дарить и принимать поцелуи, сдерживая дыхание, едва различимые стоны благодарности, упиваясь блаженством совместного бытия.

Едва тени и их голоса растворились в ночи, они приступили к тому же, но уже яростно, сплетаясь языками, чмокая от удовольствия, склеиваясь телами.

А ведь это похоже на любовь: на ту, нереальную, о которой столько врут.

Может, не зря?

Восторг! Как иначе описать волшебное состояние, посетившее их?

Время украло незаметно несколько часов, насмехаясь над незрелыми чувствами, приблизив утро. Пора домой.

Ромка пошёл провожать Карину через весь город. Женщина была чрезмерно возбуждена. Она говорила, говорила, говорила. Читала стихи. Восторженно, страстно, с придыханием, словно написаны ей и про неё.

Прощание было долгим и бурным. Любовникам никак не удавалось разжать руки. Они отходили на пару шагов, соскальзывали в предвкушении разлуки ладони… не сговариваясь, задерживались на последних пальчиках, схлёстываясь опять в объятии. Снова принимались неистово чмокать, желая проникнуть языками не только в рот, куда глубже…

Они понимали, скорее, ощущали кожей обоюдное желание осуществить окончательное сближение, но сдерживались, как могли, из последних сил.

Только охи и вздохи выдавали обоюдную страсть поделиться сокровенным, поставить последнюю точку, отделяющую границу взросления от всей предыдущей жизни, которая, как ни крути, была замечательно беззаботна.

Однако с природой не поспоришь. Можно отсрочить этот шаг, но нельзя прекратить его поступательный характер. Рано или поздно каждый из нас проходит этот Рубикон, отдавая или отдаваясь.

Сегодня звёзды благоволили парочке, но отчего-то включили тормоза, не позволив свершиться важному.