Я тебя отвоюю

— Спасибо вам за нее… — Вера произносит тихо, несмело улыбается, параллельно смахивая слезы с глаз. Не ждет ответа. Да он и не требуется. Всем ведь и так всё понятно.

* * *

В палату Даша не стучала, но открывала очень аккуратно. Возможно, для кого-то женщины подобны хрустальным вазам, но после случившегося для нее таким стал Стас. Подчас доходило до абсурда, и Даша понимала — с этим нужно будет что-то делать, но пока… не могла.

До невозможности боялась его напугать, как-то навредить, сделать что-то не то и… И снова падать вместе с ним на пол кухни, умоляя в трубку: «пожалуйста… спасите».

Так и сегодня — Даша приоткрыла дверь на щелочку, заглянула… Выдохнула непроизвольно, потому что он был на месте (а не застать его в положенное время в палате тоже было очень страшно), вот только спал.

Рядом с кроватью стояла та самая улыбчивая Мила. Как оказалось, невероятной доброты человек, для которого помощь людям — призвание.

Для Даши, да и всех Красновских-Волошиных она стала ангелом-хранителем. Начиная с того, что так и не выпила тогда свой кофе, выбросила его, побежала за успокоительным для Даши. Заканчивая готовностью за более чем умеренные деньги помогать, если это потребуется.

— Спит? — Даша вошла в палату, притворила за собой дверь, улыбнулась в ответ Миле. Улыбнулась, как могла, — натянуто и криво. Но это уже что-то.

— Да. Спрашивал о тебе.

Даша кивнула, закусив щеку изнутри. Сначала подошла к раковине, тщательно помыла руки, только потом к кровати. Присела на кресло, плотно закрепившимся за ее задницей, потянулась к его руке. Правой. Пострадавшей.

Она не утратила чувствительность полностью, но над возвращением силы кисти и моторики пальцев предстояло работать. Так же, как над возвращением умения бегать, летать, говорить… Так проворно, как, несомненно, хочется ему.

— Я оставлю вас.

Даша ни словом, ни взглядом не дала медсестре понять, что она здесь лишняя, но Мила и без этого прекрасно чувствовала, когда нужна, а когда лучше удалиться.

Как позже оказалось, это ее звонок привел в больницу Дину, которой теперь вход сюда был закрыт навечно. Артём заполнял форму, которую Мила ему дала, машинально. В графе «жена» указал данные, хранившиеся в телефоне. Не спросил, зачем это нужно и будут ли вызывать, был слишком ошарашен. Оказалось, будут… Мила удивилась, что в нужной графе указана не Дарья… Не считая нужным копать излишне глубоко, решила, что Даша — близкий друг. Набрала официальную жену. Сообщила о том, что ее муж поступил в их больницу…

Только потом, уже после разыгравшейся у нее на глазах ужаснейшая сцены, поняла, что совершила ошибку. А насколько глубокую узнала еще позже — из рассказа Даши.

Отчасти, именно та самоотверженность и отчаянье, свидетелем которых стала Мила, заставили ее предложить свою помощь. Ей почему-то сходу запала в сердце Дарья. А чуть позже и Стас. Даже в такой — ужасной для любого мужчины — ситуации сохранившим самообладание и достоинство.

Ему было сложно осознавать себя в новой реальности, но… Он делал все, чтобы эти сложности оставались глубоко внутри. А Даше и родным он улыбался. Наотрез отказывался говорить, но приноровился пользоваться телефоном. Не отлынивал и не ленился. Не отчаивался или просто не показывал этого.

Миле почему-то казалось (а может просто по романтичному хотелось верить), что он делает это ради нее — Даши. Так же, как она все готова сделать ради него. И с сожалением каждый раз Мила отмечала, что ответ на интересующий вопрос если и получит, то точно не она.

— Спасибо большое, — Даша проводила медсестру взглядом. Дождалась, пока дверь в палату будет закрытой, потом опустила взгляд на их руки, скользнула большим пальцем по обороту его ладони, другим — тоже большим — провела уже по своей щеке, смахивая моментально набежавшие слезы. Пока спит — еще можно себе позволить такую слабость, а как проснется — нет. Ни за что. Он должен видеть только энтузиазм и веру. Никакого страха. Никакой боли. Никакой грусти.

Даша не знала, почему она почти сразу приняла именно это как истину в последней инстанции, но изо всех сил старалась ей следовать.

Страшнее смерти было дать ему понять, что ей сложно, что иногда и ее колени подкашиваются, как однажды подкосились его. Он не должен был видеть в ее взгляде ни намека на жалость. Ни грамма сомнений.

И вроде бы установки были такими простыми, а в реальности… Даша никому не пожелала бы той реальности, в которой оказались они со Стасом. В худших мыслях тот день не оборачивался такой катастрофой. В самых страшных кошмарах Стас не доставался Даше такой ценой.

Только поймав смысл своей жизни в свободном полете, понимаешь, что такое настоящий страх. А еще… Ты ведь даже не имеешь права сказать ему, что он обязан выкарабкаться, потому что ты без него уже просто не сможешь. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потому что это далеко не всегда зависит от нас. И от него тоже зависит не всегда.

Но точно было одно: уйдет он — уйдет и она. Даша как-то разом поняла это, четче некуда. Но ему хоть как-то показать это права не имела. Ни на что не имела, только… Любить и действовать.