Я тебя получу

— Чувак, ты уверен, что не наоборот? Ты будешь носить на себе это? — пыхтя сигаретой, спросил небритый тату-мастер, но Кнут только посмеялся, что ему вообще плевать, что там о нем подумают другие.

— «Символично же!».

И не поспоришь.

Это и было его «интересное место»: он решил сделать себе очередную татуировку, а потом взял меня на слабо, что я на такое точно никогда не решусь. А я взяла и решилась! И получилось в итоге вот это. Жутко кустарная картинка, но я буду носить ее с любовью. Потом, когда рядом окажется кто-то «правильный», я буду смотреть на нее и вспоминать эти безбашенные ночи.

Хотя сдается мне, что никакого «правильного» уже не будет…

Ох и плохо ты на меня влияешь, Кнутов!

Трогаю руками свои теперь уже короткие волосы с осветленными концами и офигиваю от совершенного. Длинные волосы были моей отличительной чертой, моей гордостью. Но когда мы вышли из задрипанного тату-салона в каком-то подвале на окраине города и увидели напротив баннер с французской актрисой, Кнут восхищенно присвистнул, как сильно я на нее похожа.

— Волосы короче и вылитая ты!

И мне так понравилась эта яркая девушка, что я зашла в первую попавшуюся парикмахерскую «Ирина» и попросила сделать мне: «во-он как у нее».

Еще одно «наперекор».

Представляю лицо отца, когда он увидит чудовищный портак на моей руке, ассиметричные пряди, и становится смешно. Бедный папа, его точно удар стукнет. Тьфу-тьфу.

— Так что на счет Краснодара? — напоминает Кнут, и я, блаженно улыбаясь, пожимаю плечом.

— Доживем до августа, там и посмотрим.

— То есть, не категоричное «нет»?

— Не категоричное «да», — убираю за уши непривычно короткие волосы и прячу под рукав куртки тату. — Ну, допустим, мы туда переедем. Полный бред, но допустим. И чем мы там будем заниматься? Чем зарабатывать на жизнь? Ты — обчищать карманы пьяных туристов, а я — сбывать это на местном рынке?

— Видишь, один вариант уже есть. Не пропадем.

Очередной взрыв хохота. Кнут — это самое нелепое, что случалось когда-либо в моей жизни. Самое нелепое и самое настоящее.

Прости, «правильный», но походу все-таки не в этой жизни. Быть мне подружкой уголовника.

— Мне пора, а то отец точно уроет, — быстро целую его в губы и отстегиваю ремень безопасности. — Ты сейчас домой?

— Пока нет, есть одно дело. Но потом сразу домой, обещаю.

— Дело в пять утра?

— У меня ненормированный график.

Ну вот опять… Хотя чего еще я ждала. Что он по щелчку пальцев перестанет быть тем, кто он есть и начнет посещать консерваторию?

В одном Маринка точно права — он не может без риска. И если я собираюсь быть с ним, то должна это как-то принять.

В голове крутятся еще одни ее слова, о том, что такие, как он, долго не живут, но я гоню прочь эти мысли. Гоню… но все равно ощущаю, как сердце сжимают тиски страха. Страха за его жизнь.

Выбираюсь из машины и заглядываю в салон через открытое окно.

— Будь осторожен, ладно?

— Как всегда.

Ухожу я с чувством тяжести на душе. Впрочем, как и каждый раз. Но в то же время я все равно счастлива и… преисполнена решимости ему помочь. Помочь вырваться из вот этого всего. Ему нужно уезжать отсюда, туда, где его никто не знает. Туда, где он будет просто Пашкой, а не Кнутом, с ворохом темных дел за спиной и мутными знакомыми. Но он не бросит все один, я знаю. Ему нужна я. А мне нужен он. И я понимаю, что если все-таки решусь, то это будет путь в одну сторону. Обратной дороги уже не будет. Да и разве нужна она мне, эта обратная дорога… Мой путь тот, по которому идет он, нет смысла себя обманывать.

Стараясь не шуметь, тихо открываю дверь. Бесшумно снимаю обувь и вешаю на крючок куртку. В доме царит уютная тишина. Хвала богам — папа спит. Может, удастся незаметно пробраться в свою комнату и соврать ему потом, что вернулась я «слегка» за полночь. С появлением в моей жизни Кнута врать я научилась отменно.

Тихо, как мышь, на цыпочках прошмыгиваю мимо комнаты отца к своей, и едва войдя в свою спальню… получаю увесистую пощечину.

Глава 30

В шоке отшатываюсь назад, прижимая к лицу ладонь. Щека горит, словно кто-то безжалостно плеснул в нее кипятком, глаза наполняются предательскими слезами.

Отец никогда меня не бил, пальцем не трогал. Даже в раннем детстве, когда я, как все дети, здорово его доводила, не слушаясь. Он всегда был добр со мной и крайне сдержан, но сейчас передо мной стоит не мой отец — его словно подменили.

И единственное, что я могу произнести, жалкое:

— За что?

— За что? ЗА ЧТО?!

Переспрашивает, тяжело дыша. Он в строгих брюках и светло-голубой рубашке, только рукава закатаны до локтя и галстук валяется на моем письменном столе. Рядом с квадратной бутылкой шотландского виски.

Он не спал всю ночь. Ждал меня.

— И ты еще у меня спрашиваешь? — шумно выдыхает через нос и, будто только заметив: — Что с твоими волосами?

— Подстриглась.

— Зачем?

— Потому что я так захотела! — вышло грубо, знаю, даже непозволительно грубо, но он ударил меня… Ни за что!

Хотя внутри я совершенно четко понимаю — не ни за что. Он все узнал. Не понимаю откуда, но он знает про Кнута.