Я тебя тоже

В последнее время я живу, словно бы в тумане. Все происходящее никак не вяжется с реальной жизнью. Каждый раз, открывая глаза навстречу новому дню, я надеюсь, что это был сон. И каждый день, засыпая, молю Бога о том, чтобы он простил меня. Чтобы пощадил моих дочерей, и не заставил их расплачиваться за мои грехи. Мои девочки, мои родные дочери! Только они помогают мне не забыть, кто я на самом деле. Они – моя жизнь, моя реальность. Все остальное просто сон, дурман, ничто…

В машине играет музыка, знакомые слова, привычная мелодия. Я выключаю кондиционер и опускаю окно. Дурные мысли как будто сами выветриваются, и я начинаю подпевать, вторя протяжному голосу. Мозг, уловив мой намек, быстро переключается на более приятную тему. Сегодня вечером обещалась зайти Нина. Дочь не так часто балует меня своими визитами, поэтому важно встретить ее в хорошем настроении.

- Ма, ты что, курила? – Нинка с порога учуяла запах.

- Что? – я придаю себе оскорбленный вид. – Просто с теть Леной рядом стояла. Ты же знаешь, она дымит, как паровоз.

- Ага, - с недоверием в голосе соглашается дочка. И я в который раз удивляюсь ее прозорливости.

Зойка уже совсем выздоровела. И только мелкие, как родинки, зеленые пятнышки на коже все еще напоминают о недавней болезни. Пока она гостит у подруги, мы с Ниной в четыре руки готовим ужин. На плите скворчат золотистые кубики лука, скоро к ним присоединятся тонко порезанные шляпки грибов. Куриная грудка уже достигла полуготовности в томатной заливке. Нина осторожно шинкует доверенную ей зелень, а я тем временем тру на крупной терке морковь. Далее все ингредиенты следует загрузить в глиняные горшочки и довести до готовности в духовом шкафу.

- Когда папа вернется? – не отрывая взгляда от разделочной доски, произносит Нинка.

Под теплым светом искусственной лампы ее волосы отливают всеми оттенками. Почти черные у корней, к середине длины они приобретают бархатный каштановый блеск, а кончики и вовсе кажутся рыжими. Когда дочка закалывает их в пучок так, что концы торчат наружу, выделяясь на фоне темной макушки, никто не верит, что это ее собственный цвет. Я любуюсь дочерью, ее изяществом и тонкостью, уверенными и чуть замедленными движениями. Суровым задумчивым взглядом и озорными ямочками на щеках.

- Не знаю точно, он никогда не говорит, - пожимаю я плечами. И это правда. Вадим мог вернуться на день раньше, как и обещал. Но только не ко мне. А минуя дом, отправиться на поиски своей драгоценной Анечки.

- Он зачастил в командировки, а отдыхать когда? – возмущенно замечает Нина.

- Да, в этом году, может быть, уже и не получится, - я задумчиво вглядываюсь в буквы на деревянной доске.

- Правда? Никуда не поедете? – звучит удивленный голос дочери. Нинка застыла с ножом в руке. Пальцами она прижимает пучок петрушки к деревянной поверхности так крепко, как будто зелень норовит вырваться и пуститься наутек.

- Да нет, конечно, съездим. Просто с твоим отцом никогда не знаешь заранее, - успокаиваю я дочь. Но слово не воробей, и в глазах Нинки уже читается испуг. Не по фразе, а по голосу дочка, видимо, уловила перемены в моем настроении. Она всегда отличалась особой чуткостью, умела проявить сочувствие, ощущала чужую боль, как собственную. Такое свойство характера, полезное для окружающих, но губительное для самого человека.

- А что у вас с Кириллом? Как дела? – я пытаюсь свернуть на безопасную тропу.

Лицо дочери вновь обретает мягкие черты, взгляд теплеет, щеки наливаются румянцем. Она смущенно опускает глаза и, продолжая орудовать ножом, коротко бросает:

- Да, нормально все.

- С его родителями уже познакомились? – настойчиво продолжаю я.

Нинка молчаливо кивает.

- И как они тебе?

Дочка отправляет горку изумрудной зелени в тарелку и откладывает в сторонку нож.

- Да ничего так, хорошие люди, - пожимает она плечами, - мама у него тоже танцами занималась, у нее даже награды есть.

- А отец? – интересуюсь я.

Нинка берет в руки пучок сельдерея, разглядывает его, сбивает пальцами капельки воды.

- Отец у него странный такой, какой-то потерянный.

Я наконец-то справляюсь с морковкой и, бросив остатки в рот, выкладываю полуфабрикат в кастрюлю.

- В смысле, странный? – спрятав овощ за щеку, уточняю я.

- Ну, - Нина поджимает губы, - какой-то отстраненный, как будто в облаках летает.

- А кто он вообще? – я дожевываю морковку. Не хватало еще найти проблем на свою голову. Как известно, душевные болезни передаются по наследству.

- Он ученый, профессор физики, - отвечает Нинка.

- Аааа, - улыбаюсь я, - тогда ясно!

Мне вспоминается философ, что преподавал в нашем институте. Седовласый, вечно растрепанный, как воробей после дождя, мужчина средних лет, он никогда не мог усидеть на месте. Во время занятия он то и дело вскакивал со стула, принимался разгуливать взад-вперед, активно жестикулировать и брызгать слюною во все стороны. Философ настолько вживался в роль оратора, что казалось, реши мы покинуть аудиторию, он даже не заметит.

- Любопытная парочка, танцовщица и философ, - произношу я с усмешкой, - интересно, как они познакомились.