Я тебя заберу

Казалось бы, все идеально. Что хотела, то и получила. Мы в полной безопасности, у Глеба наконец-то появился отец, никому нет дела до того, что у меня под юбкой и на душе.

К концу недели от этой подчеркнутой, слишком фальшивой вежливости становится тошно.

— Тебе необязательно приезжать сюда каждый день, — произношу я, выйдя на крыльцо.

Шаталов как раз сидит на верхней ступеньке и подкачивает футбольный мяч. Сосредоточенно, умело. Словно не миллиардер, а обычный работяга, неспособный купить ребенку сразу дюжину мячей.

— Переживаешь за кого-то? — Подняв голову, он хитро улыбается.

— Не хочу, чтобы здесь, на лужайке, случился митинг любовниц, которым ты стал оказывать мало внимания.

— Я передам, чтобы митинговали где-нибудь в другом месте. — Мерзавец улыбается все шире, но смотрит при этом исключительно на мяч.

— Спасибо. Очень благородно с твоей стороны.

— Если хочешь, могу подкинуть адресок. Сможешь познакомиться, пообщаться. Вдруг узнаешь что-нибудь интересное?

— В этот раз обойдусь без расширения кругозора. — Хочется пнуть этого нахала.

— Жаль. А я бы продолжил. Что-то подсказывает, тебя еще многому можно научить.

От прямого взгляда Марка мурашки бегут по коже. От пяток до корней волос.

— С моим образованием и так все прекрасно. Уверена, тебе есть кого просвещать и с кем проводить свое время.

Повернувшись в сторону сына, я машу рукой и делаю вид, что в упор не замечаю его отца.

— Есть. Сутками напролет, — не щадит Шаталов. — Затрахивает так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть потом не могу.

— Избавь от подробностей! — От злости маска спокойствия слетает с моего лица.

— Прости, я обещал быть честным. — Паршивец пожимает широкими плечами. Непрошибаемый, как бетонный забор.

— В этом честность необязательна. Твоя сексуальная жизнь меня не касается.

— Нет, упрямая моя, еще как касается.

Марк встает так резко, что я отшатываюсь.

— В моей, как ты сказала, сексуальной жизни сейчас только одна женщина. — Он резко дергает меня на себя и ведет носом по скуле. — У нее даже имя есть. Ты его знаешь.

— Марк! — Боясь привлечь внимание сына, наступаю Шаталову на ногу. Давлю со всей силы.

Другой на его месте давно бы уже взвыл. А этот маньяк лишь улыбается и смотрит на меня все жарче.

— Ее зовут... работа, — шепчет на ухо. — Долбаная работа. Все время, пока я не с вами. Каждый день. — Горячий взгляд скользит по моему лицу и останавливается на губах. — Но твоя ревность мне понравилась. Это было откровенно.

Наклонившись, Марк пробует мои губы. Не целует, лишь касается. Нежно, легко. Будто я не женщина, а икона. И, не дав прийти в себя, тут же выпускает из объятий.

Все происходит настолько быстро, что чуть не падаю. Чудом удается устоять на ногах.

— Хочешь еще поговорить о моей жизни? — Шаталов больше не улыбается.

Видно, как дергается кадык на его горле и как быстро движется грудная клетка.

Всего несколько мгновений мы были рядом, а выглядим как любовники после двух раундов в горизонтальной плоскости.

— Ты ненормальный. И лжец! — Колени дрожат так сильно, что я вынуждена прислониться к стене.

— И все равно ты меня хочешь. Несмотря на все обиды и дурдом, который творится сейчас. Хочешь так сильно, что стоит мне надавить, выбросишь белый флаг.

Марк говорит так уверенно, что хочется закричать от злости или швырнуть в него... хотя бы мяч.

— Это обычная физиология. Ты мужчина, я женщина.

Глупо отрицать очевидное. Один раз уже попалась на крючок, больше не нужно.

— Врушка. — Кажется, Шаталова проще убить, чем переубедить. — Сладкая, нежная врушка. Но так и быть, попробуй рассказать мне о физиологии в следующий раз.

Глава 34. Терапия привыканием

На душе тоже бывают мозоли.

Как бы я ни уговаривала себя быть сильной, каждый день в доме Марка все глубже окунает в прошлое.

Это больно. Мне трудно заходить в комнату сына, которая раньше была моей. Каждый спуск в тренажерный зал превращается в настоящую пытку. А от близости к прежней спальне Шаталова неприятно колет за ребрами.

Все это похоже на жесткую адаптацию... или какой-то особый, садистский метод психотерапии. Но к началу второй недели, после странного поцелуя на крыльце, ощущения становятся настолько привычными, что почти их не замечаю.

На смену боли приходит новый дежурный — растерянность. Впервые за семь дней у меня появляются вопросы. Что случилось с прежней кофемашиной? Почему Марк сменил диван? Что такого секретного в его комнате?

По ночам вместо кошмаров снится прошлое. Не то, где я одна. Не учеба и не слезы. А наши с Шаталовым пожары.

Стоит закрыть глаза, я проваливаюсь в его объятия. И до самого утра выгибаюсь под натиском горячих губ, шалею от быстрых проникновений и плачу от слишком чувственных, жадных поцелуев.

Это, конечно же, предательство. И меня самой, и моих планов. Только подсознанию начхать на запреты и обиды. Каждую ночь оно экспрессом отправляется на девять лет назад. И днем заставляет краснеть перед сыном, Шаталовым и охраной.