Я несколько раз говорил Йулашу, чтобы он перестал говорить мне о таких вещах и напоминал, что за них полагается смерть. Однако, Йулаш вёл себя настолько дерзко, что некоторые из учащихся нашего медресе прознали о его домогательствах и при встречах бросали на меня взгляды, полные оскорбительного для меня смысла. Однажды после занятий Йулаш отделился от других и вновь приблизился ко мне. Он знал, что я собираюсь отправиться в степь чтобы упражняться в верховой езде, стрельбе из лука и метании копья, а поскольку я уже к тому времени подрос, начал осваивать ещё и фехтование. На краю пастбища, где паслось наше стадо, находился сарай, где я держал свои принадлежности. Зайдя туда я взял лук, пристегнул к поясу колчан и намерен был идти в сторону пастбища, чтобы оседлав одну из лошадей поупражнятся в стрельбе на скаку, включая так же и освоение приёма, известного под названием «кейкач»
Йулаш подошел ко мне и спросил: «Тимур, почему ты не обращаешь на меня никакого внимания, разве не видишь, какой интерес я проявляю к тебе, которого я выбрал среди всех учащихся медресе, и ты должен радоваться тому, ибо я ханский сын…» Я не дал ему закончить, вытащив стрелу из колчана и натянув лук, я спустил тетиву и стрела вошла ему в грудь. Он опрокинулся и через несколько секунд был мертв. Йулаш был первый, кого я убил своей рукой. Некоторое время я простоял возле бездыханного трупа того юноши, разглядывая его и не испытывая при этом ни ужаса, ни сожаления. Я считал, что я был вправе убить этого юношу и ему не следовало говорить мне такие вещи, дабы не быть убитым.
Просидев несколько мгновений над трупом Йулаша, я подумал, что надо бы поставить в известность о происшедшем отца. Я сказал ему об этом и его это сильно встревожило, он сказал, что это плохо, так как отец Йулаша потребует крови в отместку за смерть сына. Я сказал: «Разве ты бы смирился, чтобы юноша из восточных тюрков говорил такие вещи твоему сыну, а твой сын стерпел их?».
Отец ответил: «Конечно нет, но если бы ты ранее поставил меня об этом в известность, я бы известил его отца и попросил бы его наказать своего сына, а сейчас нет другого выхода, как быть готовым к мести со стороны отца Йулаша».
Я сказал: «Отец, другие учащиеся медресе знают, что у Йулаша были дикие замашки, по этой причине они не раз и в оскорбительной для меня форме давали понять мне, мол почему я не накажу должным образом того неотесанного юношу».
Отец сказал: «Что же, в таком случае, если они засвидетельствуют то, что Йулаш действительно был виновной стороной, отец его не будет вправе мстить нам».
Наш наставник Абдулла Кутб был первым, кто начал разбираться в причинах смерти Йулаша. Он пригласил меня в уединенное помещение и начал расспрашивать о подробностях происшедшего. Я изложил ему всё как и было на самом деле, и сказал, что тот тюркский юноша питал гнусные намерения в отношении меня, высказывал пожелания, в ответ на которые его убил бы любой другой, оказавшийся на моем месте.
Наставник спросил: «Знал ли кто-либо еще о грязных намерениях Йулаша?»
Я назвал нескольких учащихся, которые могли подтвердить то, что Йулаш на самом деле питал в отношении меня гнусные намерения. Наш наставник дал свою фетву (решение) о том, что в деле убийства Йулаша моей вины нет и этот юноша в соответствии с Яссами Чингиз-хана подлежал наказанию в виде смертной казни. После нашего наставника этим делом занимался городской судья, который опросив свидетелей пришел к точно такому же решению, признав Йулаша достойным того же наказания (т. е. смерти), и сказал отцу Йулаша, что вследствии таких причин тот не вправе требовать мести за смерть своего сына. Отец Йулаша был вынужден отказаться от намерения мстить, однако, все то время пока был жив, глядел на меня с нескрываемой враждебностью и я знал, что он постоянно выжидает в надежде, что подвернётся возможность убить меня. Однако, такая возможность ему так и не представилась, с каждым днем я становился всё сильнее и прекраснее и ощущал, что есть во мне свойства, которыми не обладают другие.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Начало юности и освоение воинских навыков