– Тебе следует уйти, Аннабель, – второй раз за сутки и за семь лет знакомства обратился он ко мне по имени, но я была не в том состоянии, чтобы изумляться этому. – Немедленно.
– Я никуда не уйду, пока ты не объяснишь, кто ты такой, и что тебе вообще здесь нужно! Что тебе нужно от меня?
– Я сказал: пошла вон, – холодно, понизив голос, потребовал Доминик.
– Я всего лишь хотела тебя понять, – неожиданно севшим голосом, произнесла я тихо и потерянно, а на глазах вновь заблестели слезы.
– И для этого едва не позволила этому молокососу себя поиметь? Ты это хочешь сказать?
– Даже если так, то, что? Я никогда не лезла к тебе за пояснениями, старалась не навязываться с вопросами, и не просила учить меня жизни. Я не лезла в твою жизнь, и радовалась, что ты никогда намеренно не лез в мою. Единственное, что ты так хорошо вбил мне в голову всем своим поведением, что я должна полагаться на себя, если не хочу последствий. Но сегодня ты решил поступиться своим обычным безразличием и едва не убил моего друга!
– Если ты хотела разъяснений, ты могла просто задать вопрос. Молчание – это был твой выбор. Все эти годы.
– Да ты только и делал, что просил меня заткнуться! – психанула я.
– Потому что твои вопросы были наивными и глупыми.
– Так, где же эта грань? Откуда мне было знать, что можно у тебя спрашивать, а что нет, ведь каждую мою попытку заговорить, ты пресекал на корню самым радикальным образом. Я не понимаю тебя! – выкрикнула я, схватившись за голову, и мысль, что сегодня он уйдет, наверное, навсегда, а я так ни в чем и не разобралась, вызвало очередную панику. – Я не понимаю, – всхлипнула я, расхаживая взад-вперед и зябко обнимая себя за плечи.
– Что ты хочешь знать? – услышала я, отчего вздрогнула. Воспаленный мозг отказывался нормально работать, решив, что нам померещилось. Но на первый план уже вышла та самая навязчивая мысль, которая не давала мне покоя уже несколько дней. Из-за этой мысли я схожу с ума, мой друг едва не погиб, а теперь и тот, кого я считала почти что другом, уходит.
В тот момент, на фоне произошедшего, все остальное казалось маловажным, никчемным и второстепенным.
Вероятно, подростковые гормоны, моя странная лихорадка и недавняя истерика дали о себе знать, потому что иначе дальнейшее я не могу объяснить. Двигаясь словно во сне, я приблизилась к ожидающему моей реакции или вопроса Доминику, а в следующее мгновение уже нагибаюсь к его лицу, и совершаю, вероятно, не первую, но одну из главных ошибок в своей жизни – целую мужчину.»