Я — твоё солнце

— О нет… Ты решила отправиться вокруг света на самокате? Ты переедешь к махарадже в Индию?

Ты перешла в джайнизм? Ты… кого-то встретила?

— Выдохни.

Я сжала кулаки. Мама заметила этот жест, мягко их расправила и глубоко вздохнула:

“ Я бы хотела, чтобы ты отправилась со мной завтра в галерею «Левиафан».

Я целиком превратилась в кусок мрамора, не способный выдавить ни звука.

— Ровно в семь часов вечера. Я бы хотела, если это возможно, чтобы ты пригласила Джамаля и Виктора.

— Но… в-честь-чего-они-почему-завтра-ты-уверена-я-думала-это-баловство-и-всё-прошло?

— Вы-дох-ни.

Я послушалась.

— Ты знаешь адрес?

Я залилась краской:

— Да.

— Я так и думала.

Она встала и похлопала по коленям.

— Завтра в семь часов, все трое.

— Хорошо.

— И никакой слежки до этого!

— Клянусь мамой, клянусь папой.

— Отлично. Спокойной ночи, солнце моё.

— Спокойной ночи, мама.

Это ещё что за новости?!

Глава двадцать восьмая В случае Деборы время не лечит

Я избегала писать в нашу общую группу на телефоне с дня рождения, однако камбэк неминуем. Дрожащими пальцами я набрала: «Моей маме очень хотелось бы, чтобы мы все втроём появились завтра в 19 часов в галерее „Левиафан"».

Джамаль тут же предложил встретиться в пять, чтобы «разгадать хотя бы частично эту тайну». Предатель. «Это ради нашего же блага, чтобы избежать эмоционального анафилактического шока», — оправдывался он. Настаивал, словно хитрая лиса, но я всё-таки отказалась.

Знаю, я обещала маме, но мне всё равно было тревожно.

«Она наверняка хочет спросить твоего мнения перед тем, как купить картину!» — предположил Джамаль.

«Надеюсь, что нет, потому что там один шлак».

Наконец Виктор тоже ответил. Написал, что не уверен, что сможет, но постарается всё сделать для этого. Его тон меня бесит.

«У тебя занятия ездой на пони? Или мастер-класс по покраске яиц? Пожалуйста, она так настаивала, чтобы мы там появились все втроём».

«Встречаемся в 18:55 на углу Университетской и улицы дю Бак?» — добавил Джамаль.

«Ок».

Уф.

День был похож на бесконечный сон, в котором я непрерывно прокручивала варианты взаимоотношений мамы и галереи. Может, она скрывала от меня сестру? Или бывшего любовника, принца из далёкой страны? Но тогда она бы не предложила прийти Джамалю и Виктору. Так что никакой мелодрамы. Тогда, блин, что?! Может, Джамаль и прав: она хочет купить картину или скульптуру. Может, от всех этих занятий мандалами и мозаикой в ней проснулось желание украсить квартиру — странная прихоть, но уж какая есть. Кроме своеобразных рисунков на открытках, которые она отправляла мне из своих путешествий, я не замечала за ней никаких художественных наклонностей — разве что умение верстать. Не хочу скверно отзываться о её работе, однако расставлять тексты по местам, выбирать шрифты и подходящие цвета, на мой взгляд, довольно далёкая от сотворения шедевров деятельность. Но это вряд ли мешает внезапно проснувшемуся интересу к современному искусству. Окей, а что насчёт цены? Там любая безделушка стоит как бюджет целой Эфиопии! Хотя, может, мама получила наследство… В таком случае, если её цель действительно приобрести произведение искусства, надеюсь, она выберет что-нибудь не такое кошмарное, как то, что я видела в прошлый раз.

Я поболтала с Элоизой: та была рада присоединиться к нашему походу.

— Что касается хорошего вкуса, прости, с этим не ко мне. Я уже видела перуанское пальто твоей мамы. Вы наверняка выберете что-нибудь отвратное под названием «Artist’s shit». К тому же я никогда не была в галерее — будет весело для первого раза.

Я же говорила, что она изменилась.

Уроки Элоизы закончились раньше, и, помахав наманикюренной рукой, её силуэт растворился в тумане, оставив меня тонуть в догадках. Покусывая щёку изнутри, я подпрыгнула от неожиданности, заметив учителя, и в итоге случайно отдавила ногу Тани, которая показалась в коридоре из-за поворота. Та мощным ударом ладони толкнула меня в грудь:

— О! Дантес! Ты, типа, потерялась?

— Ага, судя по всему, где-то в стране овец!

Послышалось протяжное «у-у-у-у-у». Таня смерила меня взглядом и выпятила грудь. Её огромные сиськи готовились к атаке, стремясь запугать меня набитым доверху ватой лифчиком — бедняга натянулся, готовый вот-вот лопнуть.

— Что ты сказала, Дантес?

— Что ты — овца. Точнее, я намекнула, однако, видимо, тебе нужно объяснять. Но это ничего, я всегда готова помочь.

Сердце моё неслось галопом носорога — патабум, патабум, патабум, — однако мне удалось его обуздать, и я присела в реверансе, достойном Людовика XIV. Таня залилась краской, готовая вот-вот броситься на меня, причинить боль, разорвать на части по законам средневековой этики, вроде той, что показана в «Храбром сердце». Однако вдруг кто-то мне захлопал. Мгновенно аплодисменты были подхвачены остальными. Я воспользовалась моментом, повернулась к своей публике и поклонилась ребятам, искренне надеясь, что Таня не вонзит двенадцатисантиметровый каблук мне промеж лопаток.

Мои глаза встретились со взглядом Виктора — он улыбался.