Я твой день в октябре

– А чего ты вообще хотел, придурок? – сказал сам себе Лёха. – Чтоб оркестр был духовой, чтобы тёща розы метала под ноги, а жена ползла, обезумевшая от счастья, вцепившись в ногу его, и выла, целуя ему ноги от коленок до подошв? Ладно. Нормально же всё. Кроме видимой раньше любви в её глазах. Но ведь и времени со дня знакомства прошло – ого-го. Любовь – это же не матрёшка, от времени облезлая, с потёртой нарисованной улыбкой. Но раскроешь её, а там свеженькая, новенькая, да в ней ещё одна, такая же с новенькой краской и золотистой искоркой в глазах, а и её открой – опять новенькая, нетронутая и ясным взглядом тебя ласкающая. Нет… Любовь, видно, это что-то вроде сказочного меча богатырского. Только что откованный – он жаром пышет, искрится. Но для дела непригоден, слаб. Закалиться ему надо в воде холодной, остыть, наточиться о камень раздирающий, шершавый. Вот это будет меч! Так и любовь. От пыла страсти до верной и надёжной стальной прохлады – вот правильный путь любви. Так укрепил в себе понятие об уже устоявшейся любви Алексей Малович, выдохнул от удовлетворения мыслью правильной, логичной, и пошел в дом.

Надежда сидела за своим столом и писала планы. Алексей глянул через плечо жены. Листок был исписан так плотно строка к строке, многое было подведено красным фломастером одной чертой, а кое- что – двумя. Серьёзный был рабочий документ. Алексей тихо вздохнул и незаметно для жены исчез в комнате, где в одиночку управлялась с десятком кукол Злата. Она смеялась, переползала с места на место, рассаживала кукол и переодевала их, надевая наряды одной на другую. Лёха сел на ковер , посадил дочь себе на ноги и они стали играть в вдвоем. Злате очень нравилось как папа заставляет кукол играть в догонялки, делать сальто и соревноваться в прыжках – кто прыгнет выше и дальше. Дочь весело заливалась хохотом и Лёха с радостью отметил, что голос её такой же приятный, бархатный, как у Нади, а быстротой и удивительно точной координацией движений эта маленькая красавица похожа на него. В восемь часов вечера вернулась Лариса Степановна, которая покормила мужа пока Лёха к своим бегал.

– Злату я заберу, – сказала она, внимательно, разглядывая Алексея. – Она вам сегодня совершенно ни к чему А ты, солдат, как? Привык уже к жизни без формы и командиров? Считай, уж четвертый день как ты освободился.

– С зоны освобождаются и с кичи. Из тюрьмы, пардон, – Лёха искал за дверью прихожей свои гантели. Перед армией он их затолкал между дверью, стенкой и вешалкой. Чтобы никто не запнулся. Но не нашел. – Из армии увольняются в запас. А гантели мои куда уплыли?

– Это я их закатила в чуланчик под полку нижнюю, – вспомнила тёща. – Минут пятнадцать ногой толкала. Так-то поднять и отнести – тяжеловато мне. Тебя не было, а чего им под ногами торчать? Убиться можно. Да и пол под ними тоже мыть надо.

Пошел Алексей в чуланчик, принес гантели. Поставил их за открытую всегда дверь из прихожей в коридор, из которого пути расходились по комнатам и на кухню.

– Ну, вот зачем? – возмутилась Лариса Степановна. – Надо тебе позаниматься – принеси. Кончил пыхтеть с ними – отнеси обратно. Не понимаю я такой настырности.

– Так вы попробуйте об них споткнуться, – Лёха стал заводиться. – Вот они за дверью, да ещё и за вешалкой стоят. Попробуйте.

Он взял тёщу за руку и подтянул к себе.

– Где гантели? Вы их видите? Ну, пройдите вплотную к вешалке и двери.

– Тьфу ты! Ну и зануда ты, Алексей! – Лариса Степановна пошла одевать Злату, которая тихонько играла на ковре в спальне с куклами. Украшала их ленточками.

– Надь, ну ты б хоть раз заступилась что ли, – подошел к жене Лёха.

– Ей вообще нечего встревать в наши с тобой дела, – крикнула тёща.

– Ну, тогда и вы в мои не встревайте, – тоже крикнул Алексей.– Привыкнешь тут к жизни без командиров.

– Мама, да пусть ставит, где хочет свои гантели, – Надя произнесла это между прочим, не отрывая ручку от тетрадного листа. – Он и так ничего, кроме гантелей, не пожелал перенести в свой дом от родителей. Значит, дом у него всё ещё там.