Я твой день в октябре

Носа не было. Это он знал точно. Его загнали снимать открытие огромного памятника-монумента целинникам за триста километров в Красносельский райцентр. И ноги Лёхины отдельно от него пошли в кафе «Колос». Ну, а как без ног-то? Лёха их догнал и достигли они порога кафушки вместе. Там он просидел пару часов, залил в себя три стакана двенадцатого портвейна из автомата, который здесь когда-то давно наливал газировку. Потом посидел на лавочке до сумерек, вернулся, купил бутылку с собой и попёрся домой в настроении, при котором порядочные люди, уронившие честь, стреляются или прыгают с обрыва в глубокие воды с камнем на шее.

Надежда открыла дверь и замерла.

– Ты зачем? Зачем, Леший? – натуральный перепуг метался во взгляде её. – Нам же…Мы ведь… Скоро папа должен к нам прийти. У него для тебя есть новость. И поговорить он с тобой собирался.

– А хрена ли! – Лёха прошел мимо жены. – Побазарим. Я ж не в отрубе. Мычу ещё пока.

– Ты же терпеть не мог пьяных. И от спиртного воротило тебя. Смотреть на него не хотел и презирал, – жена держала пальцы возле губ. – Иди быстро в ванную. Горячий душ, холодный, опять горячий. И так пять раз. Потом молока выпей и два пальца в рот над унитазом. Потом я тебе шипучку сделаю содовую с уксусом. И нашатырь понюхай. Там, в чулане, сухой нашатырь кусками. В баночке от леденцов. Да я сама принесу. Не надо, чтобы папа тебя таким видел. Ой, не надо!

– Откуда знаешь вот это всё? – Лёха вошел в ванную, разделся и включил душ.

– Читала. Читаю много. Думаешь, англичане и американцы не нажираются до свиноподобия? – Надя задёрнула клеёнчатую штору, чтобы вода не плескалась по всем стенам. – Я побежала к маме. Злату отведу. Не хватало ещё ей тебя такого. Она и не узнает папу, наверное.

Долго Лёха отмокал под кипятком почти и под ледяной водой. Час, наверное.

Вышел в халате, переоделся в спальне в спортивный костюм и прямо из горлышка выпил две бутылки молока. Тут же его затошнило и до унитаза он добежал, с трудом удерживая рвоту. И, странно – стало легче. Намного. То есть превратился Алексей в трезвого. Правда лицо помялось как лист бумаги в кулаке. Надя дала ему какие-то кремы. Разрезала свежий помидор из обкомовской теплицы и натёрла обеими половинками шею и лицо мужа. Потом помазала кремами, отшлепала его ладошками, чтобы всё впиталось, поглядела издали и успокоилась.

– Папа не догадается. Если, конечно, ересь всякую нести не будешь и блатной жаргон не включишь. А так – сойдёт вроде. Ну, Леший, ты и хорёк!

– Хорёк, – согласился Лёха. – Завязывать надо. Не прёт мне пойло. Организм не берёт. Другие вон по полтора флакона водяры засасывают, да поют потом, танцуют, веселятся. Не по мне это дело.

– Ну, хоть понимаешь. И то хлеб. Не безнадёжно, значит, – Надя отвела его на кухню и налила крепкий чай в бокал. – Пей, сейчас папа придет.

И точно. В шесть двадцать вечера он позвонил в дверь.

– Привет, девушка, – он обнял Надежду. – А внучка где? Чего не встречает деда?

– Она у мамы, – Надя улыбалась.– Чтобы не мешала вам разговаривать. Алексей на кухне.

– Тут я, – Лёха вышел и подал тестю руку. – Инструктаж предстоит или же суровое наказание?

– Наказывать пока не за что. Не заработал, слава КПСС, – пошутил Игнат Ефимович. – Инструктаж рано пока давать. А вот планы твои на ближайшие два года я тебе, извиняй уж, без спросу поменял.

Они прошли в зал. Тесть в кресло сел, а Лёха с Надеждой плюхнулись на кожаный диван.

– Я с международного положения начинать не буду, если вы не возражаете?

– Не, пап, давай сразу, – и Лёха мгновенно понял, что Надя тему знает также как и отец её.

– Конечно, сразу, – Лёха засмеялся. – Сейчас я только валерианку приму.

Тут уже и тесть не выдержал. Расхохотался в голос. После чего одной фразой легко поменял Лёхину, намеченную раньше, биографию на совершенно чуждую и даже немыслимо безобразную.

– Алексей. Надежда в июле едет в аспирантуру в Москву. И ты едешь в Москву. Будешь два года слушателем Высшей Комсомольской Школы при ЦК ВЛКСМ. Факультет журналистики. В ней из тебя будут делать руководителя молодежного комсомольского издания. Газеты, журнала или телевидения. Практика там занимает семьдесят процентов. Сидение в аудиториях – тридцать. Практиковаться – только в столичных газетах и журналах. После ВУЗа экзаменов нет. Одно собеседование и всё. В конце диплом о высшем политическом образовании.

– Это вы лично с Брежневым договаривались? – съязвил Лёха.

– Нет, я сначала с Господом богом обсудил, а потом с одним приятелем из ЦК партии, – тесть ответил в тон. И попал. Лёха смутился.

– Ну, так я же болван полный в политике. И руководить не хочу никем. А поскромнее ничего не было? Давайте, я поеду с Надей, устроюсь там, в аспирантуре или институте ночным сторожем. И два года отпашу. А чего?