Я твой день в октябре

– Короче, я уже всё решил и с людьми серьёзными оговорил. Ты меня подвести хочешь? Так они в жизни мне больше ничем не помогут. И вычеркнут меня нафиг из «своих». Из надёжных и доверенных. Смотри. Я-то тебе предлагаю то, что тебе толчок вверх и вперёд даст. А ты-то предлагаешь, что меня унизит в глазах вышестоящих товарищей. Так по какому пути пойдём? Если я тебе зла желаю – откажись.

Долгое молчание тихонько перемещалось по всей квартире. Так оглушительно тихо, что кухонные часы электронные, работы которых никто никогда и не слышал, зазвучали вдруг как Кремлевские куранты.

– Согласен, – сказал Алексей.– Поставили Вы мне мат в один ход.

– Ты готов был меня одну в Москву отпустить? – прошептала Надя.– А сам тут…

– Не, не был готов, – оборвал неуютную мысль жены Алексей. – Я тоже поехал бы. Писал бы там в газеты, работал бы сторожем. Не у вас, так ещё где. Москва большая.

– Тогда так, – тесть поднялся. – Тебе Алёха, надо завтра сбрить усы. Иван Максимович заедет в десять и отвезёт тебя к нашему фотографу. Сделаешь

там три снимка на личное дело в ВКШ и четыре – на партийный билет.

– В смысле? – изумился Лёха.

– В прямом, – Игнат Ефимович пошел к двери. – В ВКШ принимают только членов КПСС. Снимки потом мне занесешь домой.

И он вышел. Аккуратно щелкнул английским замком.

– Ни хрена так загнули меня, – произнёс Лёха. – Усы-то зачем брить? Нормальные усы – он открыл дверь и крикнул тестю вдогонку.

– На партбилет – только без усов, бород и длинной стрижки. Женщинам – без ожерелий, цепей и с классической укладкой волос.

Последние слова Лёха еле расслышал. Удалялся Игнат Ефимович.

Сел Лёха на диван и задумался. Надежда ужин готовить пошла. А Малович Алексей и аппетит потерял и все мысли, которых ещё полчаса назад было в избытке.

– Лихо меня крутанули, – говорил он себе под нос одну фразу. – Лихо меня прогнули.

Но деваться и вправду было некуда. Тут или сразу разводись или езжай, учись у старых коммунистов как стать лидером в волчьей комсомольской стае. Иначе, имея опыт общения с комсомолом, Лёха будущее своё теперь представлял только так. Грубо и зло.

Поздно вечером Надежда что-то переписывала в общую тетрадь. Верхнюю люстру не включал никто, а польская настольная лампа могла так изгибаться ножкой своей, скрученной из нержавеющей блестящей спирали, вставленной поверх гибкого медного прута, что свет от неё ложился точечно ровно туда, куда нагнёшь ножку. Поэтому Лёха с дивана видел часть щеки Надиной, кусочек носа и фрагмент очков. Ну, ясное дело руку высвечивала лампа, ручку в ней и тетрадь. Верх авторучки шевелился так быстро в разные стороны, будто пытался вырвать всю ручку из пальцев и пропасть где-нибудь. Отлежаться, передохнуть. Но нежная рука жены привычно сжимала инструмент очень крепко.

– Не, не вырвется, – с сожалением решил Лёха. – Главное, чтобы пластмасса вытерпела, не разрушилась.

Он пытался придумать себе дело. Но дочь забрала на ночь тёща, а, стало быть, даже поиграть в детские игрушки он мог только сам. В одиночестве. Но это могло неважно отразиться на взрослой психике, потому решил Алексей книжку почитать. Подошел к жене. С ней рядом стоял книжный шкаф.

– Надь, ты лампу поверни на минутку. На книжные полки свет направь. Я возьму что-нибудь почитать.

– Леший, ты спать лучше ложись, – жена скороговоркой предложила ему дельную мысль, переворачивая страничку книги, откуда списывала. – Мне отрываться нельзя. Не успеваю я. Конспект ждёт завтра завкафедрой, проверить хочет текст. Его мне надо в диссертацию вставлять. Тут без мнения специалиста можно не попасть точно в задание

– Ну, я тогда люстру включу на минуту. Ничего? – Лёха сделал шаг к выключателю.

– Ой, не надо! – почти воскликнула жена. – Мысль перебьет за мгновение яркий свет. Я вот только сосредоточилась. А ты, серьёзно, поди, отоспись получше. Тебе завтра на партбилет фотографироваться. Это же навсегда. Его как паспорт не меняют с возрастом. И потом папа же сказал, чтобы ты усы сбрил. Помнишь?

– Как я электробритвой усы срежу? – Алексей почесал затылок.– Родители твои не спят ещё? У отца вроде бы станок с лезвием. Даст?

– Позвони, – не поворачивая головы сказала Надя. – Леший, ты, честное слово, меня отвлекаешь. Мне бы успеть поспать хоть пару часиков.

Лёха набрал номер телефона Альтовых. Трубку тёща сняла.

– Лариса Степановна, извините, что поздно. – Лёха говорил тихо, боялся ещё раз отвлечь Надежду от трудового процесса. – У тестя моего хотел станок бритвенный попросить. У меня электробритва. А усы большие. Даст?

– Секунду подожди, – тёща прижала трубку микрофоном к халату и что-то громко пробубнила. – Приходи, Алексей. Только прямо сейчас. А то мы уже одной ногой в кровати.

Побежал Лёха. Лариса Степановна вынесла из ванной прибор и уже протянула его зятю. Но вышел Игнат Ефимович из спальни, взял бритву и провел ей по щеке.

– Лара, там на стеклянной полке новый пакетик лезвий. Одно принеси. Это туповатое уже.

Тёща ушла. Лёха молча стоял и разглядывал пижаму тестя. Она была льняная, светло-бежевая и вполне могла бы сойти за летний выходной костюм для жаркой погоды.