Я твой день в октябре

– А что на третьем месяце – не чересчур будет? Не перебор? Не видно же ни фига. Скажи, что на втором хотя бы. И я своим скажу то же самое.

– Всё. Решено, – твердо сказала Надя уже в узком и вязком ручье, сделанном из людей. Он тёк довольно быстро и вскоре вытолкнул их на уличное крыльцо. – Сегодня всё и говорим, да?

– А чего тянуть? – Лёха с трудом выправил на себе куртку, свернутую вбок и вниз дружескими локтями всё ещё впечатлённых фильмом зрителей по пути к выходу. – Они же сами давно врубились, что мы обязательно поженимся. Слушай, а может, это уже перебор – беременность. Давай оба сначала к моим, а потом к твоим нагрянем и просто доложим. Попросим благословить.

– Чего попросим? Благословить? – Надя стала тихо смеяться, чтобы не пугать народ. – Отец нас обоих вытурит из дома. Или тебя одного. Он религию не любит. Не верует в Бога. Он коммунист. Верит в учение Маркса-Энгельса-Ленина.

– Ну, пусть тогда «Капиталом» Маркса нас осенит. Или ленинской книжкой «Как нам реорганизовать Рабкрин», – Лёху тоже пробрало. Смешно было, правда. – Вот этот простой вопрос с женитьбой можно было решить ещё летом. На каникулах. Ничто не мешало бы к свадьбе готовиться.

– Ну, завёлся! – обняла его Надя. – Летом рано было. Они сказали бы, что за полгода чувства не проверишь. И не благос.. Тьфу ты! Не согласились бы!

Алексей ещё минут пять силился перестать хихикать. Но не получилось.

– Надежда, а давай я тебя украду. Соберем втихаря вещички необходимые. Снесём в камеру хранения на вокзал и в самый разгар родительского рабочего дня свинтим куда-нибудь на Урал. В Свердловск. Я там в Универ поступал. Ну, скажу тебе – город крепкий. Красивый. Как наша любовь прямо-таки. И записки оставим. «В нашей женитьбе просим никого не винить. Спасибо вам, дорогие, за чудесное детство, юность и нашу зрелость, которая подарила нам любовь и желание жить вместе до гробовой доски с памятью о вас и вашей доброте к нашему нерушимому союзу».

– Лёха, ты пацан совсем. Мальчишка, – Надежда ущипнула его за щёку. – Мои родители встречались две недели. И война началась. Отца на фронт забрали. Политруком. Он на Украине на заводе металлоконструкций три года комсоргом был. На вокзале перед отправкой он маме сказал, что Украина первая республика, куда придут фашисты. И просто приказал ей завтра же брать билет и уезжать за Урал. Лучше в Казахстан. Есть, сказал, там маленький городок – Зарайск. Сиди там и жди меня. Писать буду на почту «до востребования». Ну, потом война всё же кончилась и он приехал. Год они жили, как друзья. Как брат с сестрой. Чувства проверяли. Тогда, в те времена, это нормально было. Столько мучиться в любви раздельно и в одиночку. Папу послали секретарём райкома партии в один районный центр. И мама с ним поехала. Работала там библиотекарем. И только через год после войны они расписались. Поэтому сообщать им надо по-хитрому. Беременная, мол, и всё. А друг друга любим. Безвыходное положение. Надо жениться. Чтобы люди не разглядывали мой живот с ехидством. Чтобы не позорила я семью.

– Но ты же в натуре не беременная, – Лёха остановился. – Вскроется же в первый месяц.

– А долго забеременеть? – засмеялась Надежда. – Дурачок ты, орёл! А может, я вот сегодня и понесла. А? Как думаешь?

– Э! Стоп! Всё! – Алексей наклонился, поставил ладони на колени и глубоко выдохнул. – Вот дом твой. Пришли незаметно. Так что? Сегодня начинаем пробивать путёвку в жизнь семейную?

– Сегодня, – твёрдо сказала Надя. – Ты иди. Я пока возле подъезда постою. Обдумаю. Сосредоточусь.

– А я на ходу обдумаю. Мне минут двадцать тихого хода до дома. Хватит, – Лёха нежно поцеловал её, развернулся и ушел, не оглядываясь.

Этим вечером фактически и началась их долгожданная, но короткая и просторная как проспект дорога в желанную семейную жизнь.

Посреди города, между центральным стадионом и монументом с монолитными трёхметровыми фигурами выдавленных из жести целинников,