Я твой день в октябре

Мама подняла заднюю полу плаща, потом оглядела батю спереди и громко ахнула. В одежде, испытанной автобусной давкой, отец неотличимо смахивал на «бича», живущего под мостом через Тобол. На отдраенных ваксой туфлях его стояло попеременно человек пять минимум. Они больше не имели ни блеска, ни определенного цвета, ни формы туфлей. Пиджак и брюки, если не доставать из нагрудного кармана и не показывать всему народу удостоверение корреспондента областной газеты, рассказывали чужим глазам, что дядька в этом костюме находящийся – ханыга, пьянь и рвань, которого даже «бичи» под мост ночевать в таком безобразном одеянии не пустят. Отец осмотрел травмированные брюки с пиджаком, посчитал, загибая пальцы, зигзаги складок на добротной шерстяной ткани и отошел от Лёхи с мамой метров на десять. При нас он никогда не матерился.

– Вот мы для них и так – второй сорт, – сказал он, после того как осквернил сентябрьский чудный воздух заковыристым многоэтажным матом, накопленным в родной деревне Владимировке ещё с юности. – А в таком виде нас и на порог не пустят. Да и в ЗАГС тоже. Ты Людмила, платье-то своё покажи. И ты, Алексей, дай на костюм свой глянуть. Платье мамино пересекали спереди две ужасных складки, одна из которых часть подола подняла сантиметров на десять.

– Вульгарно, – оценила мама последствие поездки в тесном контакте с автобусным населением. – Чулок порвали правый. Но чулки я запасные взяла. Это хорошо. А у тебя что там с костюмом, Алексей?

– Да нормально, – Лёха отряхнул пыль от большого мужицкого ботинка со штанины.

– А ты плащ сними, – батя взял Лёху за шкирку и выдернул его из болоньи, которая сама по себе напоминала салфетку, от души смятую после стирания с губ следов сытного обеда.

Костюм со всех сторон напоминал комбинезон сантехника, который только что прополз по канализационному каналу и вылез из люка. Он и вдоль и поперек был отмечен вмятинами, косыми морщинами и лоснился потертостями.

– Ну, что? Обратно ехать и гладить всё? Так не успеем на регистрацию, – мама присела на скамейку возле остановки.

– Может, в ЗАГСе утюг попросим да отпаришь всё? – предложил батя.

– Точно! – обрадовался Лёха. – В ЗАГСе утюг точно есть. Они тоже на работу в автобусе ездят. Погнали!

Тут и автобус «Вокзал-Тобол» на горизонте заколыхался голубым миражом. Маловичи перебежали на другой угол и через пять минут уже ехали в полупустом салоне к месту торжественной регистрации брака.

– Возле ступенек ЗАГСа топтался Лёхин «дружка», свидетель подлинности незабываемого события и институтский друг Вова Трейш.

– Альтовы приехали уже? – пожимая Вове руку, быстро спросил Лёха.

– Нет там никого. Ещё же полчаса до регистрации.

– А ты чего так рано припёрся? – Лёха угостил Трейша сигаретой. Закурили.

– А чего дома торчать? Тут я предыдущую пару посмотрел. Народу с ними было – непонятно, как все втиснулись туда. Я заходил. Три комнаты. Одна большая со столом под красной скатертью. А две махонькие как у меня дома спальня, – Вова выпустил три больших кольца дыма и засмеялся. – Ваша команда, видно, вообще наполовину только влезет.

– Пошли, – махнула мама с крыльца. – Да бегом же! Может, успеем.

Заведующая конторой, заключающей браки, оказалась тёткой отзывчивой. Выдала маме утюг, кусок марли и глубокую чашку с водой. Только Людмила Сергеевна разровняла последнюю глубокую морщину на батиных брюках, только все отряхнулись, покрасовались перед зеркалом и начистили специально лежащей на полочке сапожной щёткой туфли, тут и взвизгнули тормоза трёх черных «волг» на площадке перед крыльцом. И видно было в окно как степенно, с торжественными улыбками и цветами наперевес шла на мероприятие красиво одетая бригада родственников невесты, «дружка» её Валька Поздняк из их группы, братья Надины – Илья с Андреем и лучшие друзья Альтовых супруги Эйдельман. Исаак Абрамович и Элла Моисеевна.

Они ввалились в тесную прихожую и стали обниматься по очереди с семьёй Маловичей и вынужденными свидетелями незабываемой гражданской акции Вовой Трейшем и Валюхой Поздняк.

– Начало торжественной регистрации – через десять минут. Готовьтесь не спеша, – взволнованным голосом объявила заведующая и пожала руку почему-то одному только Игнату Ефимовичу Альтову.

– Ну, ты как? Волнуешься? – спросила Лёху невеста, оставляя на губах и щеках жениха мягкие розовые отпечатки помады со своих красивых губ.

– А чё мне волноваться? – засмеялся Лёха. – Пятый раз уже регистрируюсь. Привык, блин.

– Вот как дам сейчас! – тоже засмеялась Надя. И погладила его букетом цветов по аккуратной прическе. – Как тебе платье? Фата?

– Ничего, целые, не рваные, не помятые, – Лёха нежно прижал её к груди.

И тут неровный шум, созданный торжественно возбуждёнными представителями сторон, перебил громкий и величественный марш Мендельсона, который мгновенно вышиб слезу радости из глаз прекрасной половины поместившегося в ЗАГСе человечества.

– Ваш выход, молодожены! – махнула рукой из-за стола заведующая, официальный регистратор перехода жениха и невесты в более престижные статусы мужа и жены.