Я твой день в октябре

– А то! – Лёха тоже поцеловал её и погладил раздувшийся живот. – Значит, ценный я кадр, раз оторвали от учёбы и в штат забрали.

Он вышел в зал, где отец с мамой смотрели по телевизору новости.

– Ты, мам, знаешь уже? – Лёха встал у неё за спиной и руки мягко опустил ей на плечи.

– Знаю, конечно, – мама подняла голову. – Но меня почему-то это пугает. Неожиданно. Да и с учёбой теперь как?

– Выкрутится, – сказал отец, не отрываясь от экрана. – Он же у нас спортсмен-десятиборец. А тут два вида всего работать. Редакция да институт. Осилит.

Лёха вернулся в свою комнату. Надя читала. Было тихо и почти сумрачно. Свет настольной лампы покрывал только тетрадку. Он сбросил синее с позолотой покрывало и лег на кровать. Надо было подумать о насыщенном завтрашнем дне. И в институт успеть, и репортаж взять, да к блатным заскочить, к Змею. Узнать, что за дело тот предлагает обдумать Лёхиными мозгами. А вечером тренировка.

– Как в парке культуры, блин, – успел подумать Малович Алексей. – Карусель начинает вертеться всё быстрее и быстрее. И как с неё не слететь – будем тренироваться по ходу вращения.

И уснул. Жена читала. Родители обсуждали новости. А жизнь шла себе тихонько, будто ничего такого необыкновенного в ней и не случилось.

Проснулся Лёха вместе с надёжным «первым петухом- гимном Советского Союза. Пошлёпал ладонью, не открыв глаз, по правой стороне перины и даже по настенному ковру. Не было жены ни на перине, ни на ковре.

– Надь! – позвал он чуть громче, чем гимн бил литаврами.

– You lost me again. Here I am. I study dialogues and I advise you to do the same, – откликнулась Надежда, уступая гимну на высоких частотах. Но всё равно понятно было.

– Да не то, чтобы потерял тебя, – Лёха спрыгнул с низкой кровати и отжался от пола десяток раз для пробуждения. – А ты не сдуреешь от зубрёжки этих долбанных Паркеровских диалогов?

«-Нора, не звонил ли нам сегодня мистер Фолсмит? – Нет, дорогой, он еще не вернулся из турне по Индии!»

С ума же съехать – раз плюнуть. Все диалоги одинаковые, блин. А за такие, стонущие как сирена при бомбёжке, нечеловеческие интонации Дональд бросил бы Нору через неделю. Лично я их пять штук запомнил уже, но вот прямо за язык себя придерживаю, чтобы случайно где-нибудь не начать так завывать. У редактора в кабинете, например. Выгонит. А на улице вообще побить могут.

– Тебя побьешь!– жена поманила его пальцем к стулу своему. Лёха подполз. – Я тебе, Алексей что хочу подсказать: ты найди время и выучи сразу десять этих диалогов. Помнишь как на первом курсе? Взял и шесть штук чётко заучил. Сдал за раз полугодовую норму. Тебе же это даётся легче, чем в два пальца свистнуть. Вот сейчас домашнее чтение ввели. Ты выбрал Сэлинджера?

– Ну, «Catcher in the Rye». Ловец во ржи. Ты, кстати, не знаешь, почему в переводе на русский везде пишут «Над пропастью во ржи»? Смысл же меняется.

– Да ладно… – жена полистала конспект. – Не это главное. Ты, главное, прочти её вечера за три. Запомни. Потом к Эллочке нашей подкатись. Пусть у тебя экзамен примет сразу за год. Всю книжку ей на английском перескажи. А ещё зайди раза три в лингафонный кабинет к Игорю Андреевичу, посиди там день и заучи сразу восемь фонетических комплексов. То есть, годовую программу. И тоже сдай экзамен. У тебя же справка есть о свободном посещении. Он и примет у тебя вне графика. А по истмату я договорюсь с Кулпанахметовым и за тебя сдам. Он мужик хороший. Разрешит. Останется грамматика. Вот её одну и будешь мусолить до конца года. Сдашь со всеми. Как? Клёво придумала? Зато в газете будешь от души пахать без институтских долгов.

– Голова! – поцеловал Лёха жену. – Будешь ты профессором. Заранее чувствую. А интуиция у меня… сама знаешь. Только ты по вечерам заставляй меня читать. И вообще заставляй. Чтоб я и в лингафонный заглядывал, и грамматику читал. Я ж сам-то не сподвигнусь. Столько дел, бляха! А так – ценная идея. Надо её воплотить. Точно.

– Ну, хвастун ты у меня, Малович!– ущипнула его Надя. – Интуиция у него аномальная! Ладно. Беги. Мне сегодня к десяти. Почитаю часик, да уберу в комнате. Мама твоя не разрешает ничего готовить. Учись, говорит, рожай, ребенка подрасти до годика. Институт потом закончишь – вот тогда и готовь, и полы мой, стирай и гладь. А пока я сама, говорит.

– Ну, это ваши женские разборки, – хохотнул Лёха. – А я побегу своими заниматься. У меня их сегодня три. К ребятам сбегать, с отцом твоим на дачу смотаться за луком, картошкой и помидорами солёными. Ну, и репортаж сделать с завода пекарного. А тренировка – это не разборки уже. Она в семь вечера. Приду в половине десятого. Побежал.

Он поцеловал жену в живот, выпил из горла бутылку катыка, съел булочку, попутно одеваясь, и на скорости побежал за три квартала на окраину города. К блатным. К Змею.

На хазе тихо было как в музее. Спали все ханурики по разным комнатам. Кто с марухами под боком, кто, не раздевшись, скрючился поперек кровати. Видно, крепко вчера приложились к водке. Змей только не спал один. Читал что-то возле окна.