Я твоя черная птица

Всё, что касалось Филиппа и памяти его, я воспринимала особенно болезненно. К моей жалости взывать было бесполезно.

— Костюм на место, — приказала я, скрипя зубами от злости.

Женщина метнулась к шкафу. Я тем временем лихорадочно соображала, что мне с ними делать. Над кроватью висел шнур с колокольчиком, я его оторвала как нитку.

— Так кто из нас монстр? — спросил, криво усмехаясь, Веторио, — я или ты, Веста?

— Замолкни, — сказала я в бешенстве, — а то распылю на молекулы!

Моя двойница повесила костюм и обернулась. Я подошла к ней.

— Руки давай.

Она послушно протянула руки, не мои, слишком уж маленькие. Я туго-натуго связала их шнуром. Потом крикнула Асетту.

— Позови Конрада! Быстро! Бегом!

— Не надо Конрада! — умоляюще крикнул Веторио, в первый раз я видела его таким перепуганным, как будто ничего ужаснее появления барона и быть не могло.

Я подошла к нему, дрожа от обиды и возмущения.

— Это почему же?

— Ему придется всё объяснить…

— Давно пора.

— Мы не можем.

— Тебе придется!

— Ну, зачем ты так, Веста?

— А лучшего ты не заслужил!

Он смотрел умоляюще.

— Тогда ударь меня. Ну, ударь! А хочешь, я на колени встану? Только не говори ничего Конраду, прошу тебя!

— Да тебе ничего не стоит встать на колени, — сказала я с презрением, — ты и так всю жизнь на них стоишь! Что для тебя какие-то унижения и оплеухи, если у тебя нет ни совести, ни чести? Ни самолюбия, ни гордости… ничего у тебя нет, даже брезгливости, ты и старуху можешь поцеловать, если надо!

— Веста!

— Тоже мне, бог…

Никогда не видела более разочарованного существа, чем в эту минуту Веторио.

— Тут ты права, — усмехнулся он, — я тварь не божья. Зови своего барона.

— Беги же, Асетта! — крикнула я.

Горничная выскочила, совершенно перепуганная. Мы остались втроем. У меня всё тряслось как от холода: и руки, и ноги, и даже живот. Я подошла к своей связанной двойнице. Она стояла спокойно с вытянутыми вперед руками и смотрела на меня. Тут наконец мне стало жутко от ее присутствия.

Я не смогла смотреть ей в лицо, опустила глаза и увидела нечто еще более жуткое. Ее связанные руки стали медленно утоньшаться и вытягиваться, превращаясь в какие-то плети. Они вытягивались до тех пор, пока веревка с них не соскользнула.

Тут мое дрожащее тело стало ватным, в голове что-то со звоном лопнуло, и я провалилась в небытие.

17

Очнулась я на своей кровати. Уже смеркалось. В гостиной звенела посудой Лаиса. Я позвала ее, даже не пытаясь встать.

Лаиса вошла с лампой и с чашкой ароматного чая.

— Очнулись наконец! — сказала она бодро.

— Что со мной было? — спросила я вяло, всё плыло перед глазами.

— Ничего страшного, — она улыбнулась, дала мне чай и поправила подушки за моей спиной, — я вам сделала укол, чтобы вы немного успокоились.

Голова была тяжелая, и соображала я вяло. А главное, всё почему-то было безразлично.

— Какой укол? Зачем укол?..

Лаиса села на край кровати и взяла меня за руку.

— Я говорила Веторио, что лучше вам сразу рассказать, а он почему-то уперся… Мы ничего плохого не хотели, Веста!

— Так это ты была?!

— Разве вы не узнали свое платье, которое мне подарили?

— Ты оборотень?!

— Нет. Просто я могу менять свою внешность. Мне это положено по профессии.

— Что же… что же это у тебя за профессия?

— Актриса.

Я все-таки вяло соображала, хорошо они меня успокоили!

— А Веторио?

— Веторио дамский мастер, — услышала я, — он не может перевоплощаться.

— И то хорошо… — я осторожно пила чай и очень медленно приходила в себя, — и много вас тут таких?

— Только двое. Я и он. И мы даже не сразу друг друга опознали!

— Он тоже из твоего города, где все погибли?

— Да.

— Что вам здесь нужно?

— Ничего, — мне показалось, она замялась, — надо же где-то жить.

Я поняла, что на этот вопрос мне придется искать ответ самой, и не дальше, чем в барахолке.

— А зачем ты брала костюм Филиппа? — спросила я недовольно.

— Я не брала, — улыбнулась она виновато.

— Я же сама видела!

— Я возвращала его на место.

— ???

— Надо же было как-то спасти Веторио. Я слышала, как Леонард сказал Конраду, что Филиппа он бы послушал. Я стала Филиппом. У меня просто не было другого выхода, Веста.

— Ну, знаешь! По твоей милости Леонард чуть не свихнулся!

— Мне жаль, конечно, вашего Леонарда… зато Веторио жив!

— Лучше б он умер, — пробормотала я, возвращая ей чашку.

— За что вы его так не любите? — удивилась Лаиса.

— Он тоже оборотень, — сказала я, — как и ты. Только ты телом, а он душой. Хамелеон, которому ничего не стоит приспособиться к любой обстановке…

— Да что он такого сделал?!

Я вспомнила его сладкие речи о том, что у женщин не должно быть возраста, что это не важно, что это не есть суть…и как вставала я на цыпочки, чтоб дотянуться до его губ, и мне стало невыносимо стыдно за свою непростительную глупость и доверчивость. Зачем я прожила сто лет! Неужели жизнь меня до сих пор ничему не научила! Идиотка, глупая старуха! Размечталась! Поверила! Он же видел тебя насквозь, он знал, что ты глупа, и прекрасно понимал, чего тебе, старой дуре, не хватает.

— Он ударил лежачего, — сказала я.