Я – ТВОЯ ЖЕНЩИНА!

- Да в магазине только и встречаемся, - с горечью сказала Лариса Ивановна. – Я за чем-нибудь в очереди стою, а она зайдет: «Здрасьте, Лариса Ивановна! Как дела?». «Хорошо, - говорю. – Как у всех». Вот и весь разговор. Тяжко у меня на душе, Сашка, тяжко! Не знаю, как и быть. Не нравится мне как вы живете. Ты – там, она – здесь, каждый сам по себе. Разве это семья? Ни детей, ни дома. От женщины многое зависит. Нужно чтобы тебе хотелось к ней возвращаться всегда, где бы ты ни был, где бы ты ни находился. А ты? Ты хочешь? - Что?

- К ней приезжать?

- Хочу, наверное.

- Да если б ты хотел, Саша, ты бы сейчас не у меня на кухне сидел, а у нее. Что я - слепая что ли? Ничего не вижу? Боишься ты к ней идти, нет у тебя желания никакого…

Разговор прервала соседка, заглянувшая на огонек:

- Ой, Сашка приехал? Радость-то какая! И молчат! В гости не приглашают!

- Да погоди ты с гостями, - прервала соседку Лариса Ивановна. – Зашел парень только. Не успел с дороги ни поесть, как следует, ни искупаться. Завтра приходи в гости. А сейчас – извини!

- А жена-то знает, что приехал?

- Да не успели еще ничего и никуда. Вот суматошная!

- Ладно, ладно, пойду. Пусть отдыхает Санька. Не буду мешать.

- Иди-иди, завтра приходи.

- Ма! Ну что ты так? Пусть бы с нами посидела!

- Ну их всех в баню, сынок. Я по тебе соскучилась. А их всех не переслушаешь. Их много, а ты у меня один!.. Золотой мой! – Лариса Ивановна наклонилась над Сашей и мягко стала гладить его волосы. – А седых сколько! Откуда?

- Да, ма, на войне как на войне…

- Эх, сынок, сынок! Умру я, кто тебя пожалеет?

- Ты погоди умирать-то! Поживем еще!

Прапорщик Мердыев залетел в комендатуру как угорелый:

- Вы чего сидите? Не слышали ничего?

- Чего орешь-то? – Смирнов как всегда был невозмутим в любых ситуациях.

- «Вертушка» разбилась. Перед аэропортом. С Ростова летела.

- Так. Ясно. Плохо дело. Взорвем и мы их не сегодня – завтра. А чего ты нервничаешь? Мало вертолетов за последние дни падали?

- Так там Глушк-ко ле…тел… - Мердыев медленно стянул фуражку. – Из отпуска возвращался… Позвонил еще мне из Ростова три часа назад – вылетаю, мол… Сволочи! – прапорщик сел на табуретку и заплакал. Потом ударил кулаком по столу. – Га-ды! Пацан ведь был! Молодой!..

...Хоронить было нечего. Отправляли домой пустой гроб. Нашлись только отдельные обгорелые вещи. И все. Перед тем, как совсем распрощаться с любимым солдатом, Мердыев сбегал в казарму, вытащил из-под подушки помятую семистраничную детскую книжку «Три медведя» с картинками, положил на собранные вещи, оставшиеся от Романа Глушко. Даже привычный к смерти Смирнов не сдержался. Слеза медленно покатилась по его мужественному суровому лицу.

Странно как-то было без Глушко. Порой Смирнов забудется, захочет крикнуть: «Глушко, ко мне!» - потом опомнится, вздохнет тяжело и не зовет никого. Потому как устал он. Помоложе был – с Афгана равных не было: обходили стороной снаряды врага, не боялся он их, шел всегда легко навстречу опасности, рисковал немерено, шутил над своей удачливостью. А теперь устал от войны. Чувствительнее стал, что ли. Понял: пора завязывать. Написал Светлане в Ставрополь, что жди, мол, жена, вернусь при ближайшей возможности. Возможность представилась, правда, не скоро…

Гаров пришел к жене следующим утром. Первым встретил «папу», собирающегося на службу:

- А? Прибыл, вояка? Не всех еще проституток в Грозном перетрахал? – бросил на ходу и помчался дальше, с легкостью, совершенно несвойственной обычно людям грузной комплекции.

Гаров обомлел от подобной циничности. Хотел сразу развернуться и уйти. Но выплыла из ванной комнаты Валерия. В ночнушке и растрепанная:

- Я знала, что ты приехал. Почему вчера не позвонил?

- А нужно было?

- А как ты себе семейную жизнь представляешь? Я – жена тебе! Не подружка. Ты приезжаешь, а я узнаю об этом случайно.

Гаров стоял в центре огромной входной комнаты. И даже под обстрелом он не чувствовал себя более «хреново». Валерия обрушила на него весь пыл своей «обиды»:

- Представляешь, как я себя чувствовала перед знакомыми, которые зашли вчера вечером к маме и как бы, между прочим, обмолвились о твоем приезде? А я и стою, как дура!

Александр молчал. Не знал, что делать. Хотелось уйти. И ушел бы. Но Валерия вдруг сменила гнев на милость. Подошла, прижалась, обняла. Гаров продолжал стоять недвижимо, не реагируя никак. Потом схватил ее на руки и понес наверх, в спальню:

- Мать дома?

- Нет, уже в прокуратуре.