Я у мамы дурочка

Но начальник человек прямой. Для него это собрание тоже неожиданность, возмутительная, невообразимая глупость и подлость. И он говорит это в серьёзное, полное значительности лицо председателя президиума. А председатель, конечно же, Николай Семёнович!

Я перестаю писать, но он оборачивается ко мне:

– Пиши, ты пиши всё подробно!

Собрание голосует, я собираю свои бумаги и убегаю, мне же ехать в Новочеркасск!

Не сплю всю ночь. Что же это делается! Если протокол в таком виде попадёт в райком… Этого нельзя допустить!

Я работала уже месяц в одном отделе с Николаем Семёновичем. Попала туда не по своей воле и вскоре вырвалась оттуда, но пока…

Захожу в свой отдел, и наш начальник, добрейший генерал в отставке, говорит:

– Светочка, на вас лица нет! Это вы из-за вчерашнего собрания? Напрасно вы переживаете, в тридцать седьмом и не такое было!

– Но у нас не тридцать седьмой, слава Богу!

До прихода Николая Семёновича я успела сбежать в библиотеку. Она подчинялась «виновнику торжества». Заведующая по моей просьбе растерянно повесила табличку «Закрыто» и заперла двери.

Я позвонила её начальнику:

– Я должна оформить протокол. Мне кажется, вам следует самому отредактировать вчерашнее выступление. Я понимаю, вы были вне себя…

– Спасибо, Светлана, сейчас приду.

Он читал внимательно, думал над каждой фразой. Я сидела молча, сжав кулаки. Телефон звонил не переставая:

– Света, в чём дело? Почему ты оформляешь протокол не здесь, а в библиотеке? Поднимайся, я тебе помогу! – В голосе Николая Семёновича звенела сталь – тоже, наверно, оттуда, из тридцать седьмого.

– Николай Семёнович, кончу и поднимусь. Мне здесь удобнее, есть машинка.

– Достану тебе машинку, поднимайся!

Я держала оборону два часа, напряжение было жуткое. Но протокол стал настоящим сатирическим произведением. Любой здравомыслящий человек понял бы всю карикатурную нелепость этого собрания.

Когда я отнесла протокол Николаю Семёновичу, у меня в первый раз в жизни прихватило сердце. До конца дня меня продержали в медпункте.

Почитайте стихи…

Это было в 65-м или в 66-м году. Я только вышла в очередной раз из сердечной клиники. В первый же выходной по нашей железной лестнице с трудом поднялась молодая женщина с огромным животом. Отдышалась и сказала:

– Светлана, пожалуйста, очень прошу, почитайте стихи моим трудным ученикам.

– Знаете, я только из больницы. Немного приду в себя и тогда…

– Хорошо.

В следующее воскресенье она снова поднялась по моей жуткой лестнице со своим огромным животом.

– Светлана, пожалуйста…

Я не смогла это перенести. В троллейбусе решила морально подготовиться:

– Какой возраст у ваших трудных учеников?

– Они взрослые, это заключённые. Вы знаете, у нас в городе есть колония для рецидивистов.

– Вы… преподаёте рецидивистам? Что вы им преподаёте?

– Русский язык и литературу.

– И вы не боитесь заходить к ним? – Я посмотрела на её живот и отвела глаза.

– Нет, не боюсь. К мужчинам не страшно, это к женщинам нельзя ни в коем случае. Их даже охрана боится.

Мы выходим на последней остановке. Я и не подозревала, что колония рецидивистов может быть в городе, всегда думала, что они где-то в малонаселённых местах страны.

Входим в какую-то комнату. Несколько мужчин в военной форме сидят, стоят, курят, и все улыбаются мне. И я привычно улыбаюсь в ответ, только мелькает мысль: какие же они все сытые, форма буквально трещит на их плотных фигурах.

И вдруг один из них подходит ко мне:

– Не узнаёшь меня? Клуб молодых литераторов, я Алексей, – он называет фамилию. – Вижу, что не узнаёшь.

– В Клубе ты был таким худющим! И мечтал после истфака поехать в колхоз?

– Да, помнишь, мы ютились с мамой в одной комнате, и вообще – тянуло меня к земле. Казалось, горы сверну. Три года боролся с колхозом, который разваливался на глазах. Чужой я там был. Вернулся – работы никакой, жить негде… Предложили пойти в органы. Оказался здесь, в охране. Пойдём на воздух, учительница тебе пропуск оформляет.

У входа к нам бросается пожилая женщина:

– Сынок, передай сигареты, очень тебя прошу!

– Пошла отсюда! Целый день ходят и ходят…

Я онемела, но он даже не заметил моей реакции.

Идём внутрь, в зону. Впервые вижу эту систему дверей, когда входишь в комнату, а перед тобой стена, следующая дверь сбоку. И так надо пройти через две-три комнаты…

Зал как в среднем кинотеатре, и сидят в нём обыкновенные люди, они совсем не походят на бандитов и убийц! Только один, во втором ряду, как-то соответствует моим представлениям – узенький лоб, волосы как проволока, широченные плечи, руки, обнажённые до локтей и покрытые волосами…

Я читала им стихи, пока могла вспомнить хоть одну строчку. Прочла им все, что написала до этого.

Как они слушали, какая стояла тишина! И у того, во втором ряду, по лицу катились слёзы.

После меня вышел на сцену военный, начальник, очевидно.

– Вы, свиньи! Человек потратил на вас выходной, она работает, между прочим, в отличие от вас, которые не хотят работать!