Штерн хотел схватить ребенка, выбежать с ним наружу, к Карине, которая, нервно куря, вместе с Борхертом ждала их перед церковью.
— Ты молишься Богу? — тихо спросил он. Хотя, кроме них, внутри никого не было, они продолжали говорить шепотом, как в павильоне ночных животных.
— Да.
— Ты хочешь получить от него что-то определенное?
— Ну, это как посмотреть.
— Ясно. Меня это не касается.
— Не в том дело. Просто…
— Что?
— Ну… Тебе все равно не понять. Ты ведь не веришь в Бога.
— Кто это сказал?
— Карина. Она говорила, что ты пережил что-то плохое и с тех пор никого больше не любишь. Даже себя самого.
Штерн взглянул на него. В полумраке церкви он вдруг понял, что имели в виду эксперты по помощи развивающимся странам, когда рассказывали о пустом выражении лиц детей-солдат. Маленькие мальчики с гладкой кожей без морщин и смертью в глазах. Он откашлялся.
— Ты только что говорил о каком-то знаке. Какую подсказку ты ждешь от Бога?
— Нужно ли мне продолжать?
«Он снова хочет это сделать», — вспомнил Штерн слова Карины.
— Что?
— Ну. Это.
— Боюсь, я тебя не понимаю.
— Я заснул. В машине.
— Снова видел какой-то сон?
Щелк.
Свеча на алтаре словно превратилась в подвальную лампу, которая освещала воспоминания Симона в его снах.
— Да.
— Про убийства?
— Именно. — Симон повернул ладони тыльной стороной вниз и украдкой взглянул на них. Как будто ручкой написал себе на коже какие-то слова для школьного диктанта. Но, кроме нежных разветвлений линий на ладонях, Штерн не заметил никакой шпаргалки, которая помогала бы Симону сейчас подбирать правильные слова.
— Теперь я знаю, почему написал «Плуто» на рисунке.
Щелк.
— Почему?
— Это был его любимый плюшевый зверь.
— Чей?
— Лукаса Шнайдера. Ему было столько же лет, сколько и мне. Ну, то есть тогда. Двенадцать лет назад.
— Ты думаешь, что убил его?
«Тогда. В твоей другой жизни?»
Головная боль Штерна усиливалась, чем больше он думал об этом.
— Нет. — Симон негодующе сверкнул на него глазами. Жизнь вернулась в его черты. — Я не убивал детей!
— Я знаю. Но другие убивали. Преступники?
— Именно.
— Значит, ты мстил им?
— Наверное.
Симон вздрогнул.
Штерн хотел уже позвать Карину в надежде, что у нее есть с собой необходимые медикаменты на случай, если у Симона сейчас снова случится приступ. Потом он заметил слезу на щеке у мальчика.
— Все хорошо, ну же. — Он неуверенно протянул руку к плачущему ребенку. Как будто боялся обжечься о его плечо. — Пойдем.
— Нет, не сейчас. — Симон шмыгнул носом. — Я еще не закончил. Я должен сначала его спросить, стоит ли мне это делать.
Щелк. Щелк. Щелк.
Подвальная лампа ненадолго успокоилась, но теперь замигала быстрее, чем когда-либо до этого.
— Что же?
— Тогда я не все успел.
— Я тебя не понимаю, Симон. Что ты имеешь в виду? С чем ты не закончил?
— С мужчинами. Я многих из них убил. Не только этих двух, которых ты нашел. Были еще. Много. Но я не со всеми справился. Одного не хватает.
Теперь Штерн с трудом сдерживал слезы. Мальчику срочно нужен психолог, а не адвокат.
— И мне кажется, поэтому я и вернулся сюда. Это моя миссия. Я должен сделать это еще один раз.
«Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, замолчи».
— Убить. Последний раз. Послезавтра, в Берлине. На мосту.
Симон отвернулся и посмотрел на фигуру Иисуса над алтарем. Сложил руки, закрыл свои большие глаза и начал молиться.
Познание
Смерть есть не прекращение бытия, а лишь промежуточная стадия, переход из одной формы конечного существования в другую.
Если души переселяются, то их количество должно быть неизменным. Сегодня людей уже шесть миллиардов. Тогда они обмениваются частицами души? Значит, девяносто девять процентов людей пустые сосуды?
Наука установила, что исчезнуть бесследно не может ничто. Природа не знает уничтожения, только перевоплощение. Все, чему научила и еще учит меня наука, укрепляет мою веру в продолжение нашего духовного существования после смерти.
Если бы все, кто в прошлой жизни якобы видели распятие Христа, действительно присутствовали на его казни, то римским воинам там даже места бы не хватило.
1