Я – убийца

— Черт! — Гарри забыл про утренний туалет, рванул за угол и в стоптанных шлепанцах едва успел добежать до открытой двери своего вагончика. Но даже сумей он запереться внутри, тонкостенное препятствие не представляло собой никакой проблемы для Борхерта. Он смог бы голыми руками откатить фургон до самой магистрали. Гарри это знал и поэтому испуганно смотрел на обоих мужчин, влезающих к нему в вагончик.

— Фу, кто здесь умер?

Как и Анди, Штерн зажал нос пальцами и дышал через рот. Когда фургон был новым, ковровое покрытие, видимо, выглядело желтым. Сейчас пол и пластиковые стены покрывал слой зеленой плесени. В маленькой кухне-нише скопились разбитые тарелки, грязная бумажная посуда и нечто, что когда-то было салями, а теперь напоминало открытую рану.

— Что вам от меня нужно? — спросил Гарри. Он забился в дальний угол скамьи. Она была выстлана старыми картонными коробками из-под пиццы и, судя по всему, служила ему спальным местом.

— Сам знаешь. — Борхерт владел особым искусством — одним-единственным предложением нагнетал такую угрожающую атмосферу, какой в ином фильме удается достичь лишь за полтора часа.

— Нет. В чем дело? Я ничего вам не сделал.

Гарри дышал часто, сутулился; Борхерт же, наоборот, расправил плечи, как боксер.

Штерн не мог больше этого выносить и хотел уйти. Хотя бы чтобы больше не видеть ужасное лицо мужчины. Тот выглядел так, словно провел ночь в крапиве головой вниз. По лбу, щеке и шее тянулись рубцы, маленькие и побольше, как красные волдыри от ожогов. Одни были покрыты струпьями, другие расцарапаны.

— Мы тут же исчезнем, если ты дашь то, что нам нужно.

— И что же?

— Кто из твоих друзей торгует детьми?

— Послушай, Анди, ты же знаешь. Я этим больше не занимаюсь. Я вышел из дела.

— Заткнись и отвечай мне. Что ты знаешь о младенце?

— О каком еще младенце?

— В понедельник должны продать ребенка. Такому же душевнобольному подонку, как ты. Что-нибудь слышал об этом в своем клубе?

— Нет. Клянусь. Я больше не имею к этому отношения. У меня нет ни контактов, ни информации. Вообще ничего, ноль. Извини, я бы все рассказал, но ничего не знаю. Со мной никто не разговаривает с тех пор, как я побывал в тюрьме. Я ведь сполна заплатил?

Гарри говорил рывками. Одни слова вырывались у него стремительно, другие словно с трудом сползали с губ, и Штерн не мог понять, типичен ли этот дефект для Гарри или появился только сейчас, потому что Борхерт ему угрожал.

— Не вешай мне лапшу на уши.

— Честно, Анди. Я не лгу. Только не тебе. Знаете… — Его подобострастный взгляд метнулся к Штерну, чьи шансы на скорое отступление сразу снизились. — Я дал маху. Думал, ей шестнадцать, честно. Старая история. Но мне никто не верит. Иногда они приходят по ночам и бьют меня. Это видите?

Он распахнул халат и предъявил Штерну свою грудь. Она повсюду была покрыта сине-фиолетовыми кровоподтеками. Без рентгена сложно судить, но Штерну показалось, что минимум одно ребро сломано.

— Это подростки с района. Каждый раз новые. Кто-то рассказал им, что я сделал тогда. Они вытаскивают меня из вагончика и скачут по мне в своих сапогах. Один раз плеснули в лицо кислотой.

Штерн отпрянул — одновременно испытывая жалость и отвращение, — когда Гарри подставил ему свое лицо. Только Борхерт сохранял спокойствие. На него, казалось, все эти ужасные истории не производили особого впечатления. Наоборот. Он улыбнулся Гарри и со всего размаха вмазал ему кулаком в зубы.

Удар был такой силы, что Гарри стукнулся затылком о пластиковую стенку вагончика, оставив на ней небольшую вмятину.

— Черт, нет, — заскулил Гарри и выплюнул окровавленный резец.

Штерн закричал:

— Анди, прекрати! Ты сбрендил?

— Пожалуйста, выйди.

— Нет, не уйду. Ты и в самом деле спятил!

— Ты не понимаешь, — сказал Борхерт и вытащил оружие. Штерн услышал металлический щелчок и понял, что Анди снял пистолет с предохранителя. — Исчезни! Немедленно!

— Нет. Я этого не допущу. Что бы Гарри ни натворил. Насилие ничего не решит.

— О, еще как решит.

Борхерт поднял пистолет и прицелился адвокату в лоб.

— Я не буду повторять.

— Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не уходите. — Глаза Гарри бегали между Борхертом и Штерном. Окровавленный мужчина выглядел как человек, который лишь за несколько секунд до казни осознал, что приговорен к смерти. Борхерт же просто съехал с катушек. Как и вчера, когда он бросился к двери в «Титанике», для него больше не существовало психологического барьера. Он способен довести начатое до конца. Уничтожая на своем пути все препятствия. В крайнем случае даже своего спутника.

— О господи, пожалуйста, не уходите… Нет!

Когда Борхерт вытолкал Штерна на улицу и запер дверь вагончика изнутри, Роберт знал, что уже никогда не сможет забыть этот умоляющий, срывающийся голос.

5

Когда в дикой природе животные во время конфликта ведут себя нелогично, наука называет такое поведение «смещенной активностью». Например, крачка начинает чиститься, когда не может принять решение: защищать ли ей потомство или спасаться самой. В данный момент Роберт Штерн мог бы послужить любопытным объектом изучения для этолога.[6]