Пусть психопомпы — не порождения моего сознания, но это место создано именно им. Моё сознание знает, что я убил Виссариона. А ещё оно знает… что он жив.
Вопрос в том, что победит.
— Был мёртв, — не отводя взгляда от образа учителя, повторил я. — Был. Мёртв. Не знаю, как долго, но ты заглянул в Пустоту, Виссарион, и именно я направил тебя туда — после тысячелетий бесплодных попыток.
— А я — помогла, — раздался рядом другой голос. Знакомый голос.
Ох. Я надеялся, что пронесёт. Я ведь шутил, когда спрашивал, почему она сама не явилась!
— Это я, — продолжала возникшая рядом фигура, — помогла тебе убить Виссариона. А затем он нарушил все правила, вернувшись в мир живых. И теперь я чувствую себя… обделённой.
Я хмыкнул, прячась за обычную маску наглости и уверенности в себе. Что бы там ни было, даже проигрывать нужно красиво — а я ещё надеялся, что это не окончательный проигрыш. Как говорится, нет ничего невозможного для того, кто убил Бессмертного!
— Привет, Смерть, — заметил я, садясь в кресло напротив Виссариона. — По-моему, ты драматизируешь, и всё вовсе не так однозначно.
Прим. автора: что же… Я долго тянул с главной загадкой книги. Осталось дождаться следующей главы, чтобы узнать подробности!
Глава 19
— Продолжай.
Смерть смотрела мне прямо в лицо, и приходилось прилагать усилия, чтобы не отвести взгляда. Даже мне было непросто сейчас оставаться спокойным и уверенным в её присутствии — её, той, что представляла из себя воплощённую Пустоту.
Никакого скелета в капюшоне, никакой женской фигуры в белом плаще. Никакой шакальей пасти. И уж точно никаких пучеглазых богов, любящих яблоки. Смерть не была кем-то — Смерть была Никем. Примерно то же представляли из себя и два психопомпа за моими плечами, но они являлись жалкими подобиями той, что сидела передо мной.
Или того. У Смерти не было пола, но тут, вероятно, дело привычки. Я привык именовать её так, воспринимать как существо женского пола, и теперь вижу в безликой фигуре, в мёртвом голосе какие-то женские черты.
Я улыбнулся, глядя в глаза Пустоте.
— Разве я не выполнил своих обязательств перед тобой?
— А разве Виссарион сейчас находится у меня?
Я хмыкнул, припоминая, как это было.
Двадцать лет — огромный срок. Тем не менее, с первых дней я вёл счёт, почему-то полагая важным знать, сколько уже я нахожусь там, в чужом мире. Шли дни, недели, шли месяцы, шли годы…
И я наконец осознал, что прошло двадцать лет.
Ну, почти прошло. До «юбилейной» даты оставался месяц. Ещё один месяц, который пролетит быстро и будет потрачен на новую попытку — вдохновенную, фееричную, яркую, захватывающую и… провальную.
Как обычно, а?
Что-то пора было менять. Однозначно, если я не хотел провести в мире Виссариона и следующие двадцать лет; тихо-мирно (или, скорее, громко и ярко) состариться, в какой-нибудь момент красиво помереть во время очередных приключений… и войти тысяче-каким-то-там учеником в дружный состав Сената.
Ну, нет. Если метод не даёт результата, метод нужно менять. Свет, тьма, магия всех сортов, острые предметы, тяжёлые предметы и ядовитые лягушки, подброшенные в кровать… Я перепробовал всё. Проверил на прочность все сюжетные штампы о тёмных властелинах, придумал все комбинации видов магии.
Виссариона не брало ничто. Смерть не забирала его, и точка.
Так, может… настала пора обратиться к самой Смерти напрямую? Так сказать, минуя посредников.
— Но он был здесь, — я продолжал улыбаться, глядя на Смерть. — С моей стороны всё прошло гладко. Я отдал его тебе, как мы и договаривались — ну, а что произошло дальше…
— Ты дерзишь мне? — голос Смерти не изменился, но угроза чувствовалась недвусмысленно.
Ха. Разумеется, да. Дерзить — моя вторая натура, и даже сейчас я не мог избавиться от пагубной привычки. Или напротив, весьма полезной? Помогает ставить на место архимагов, демонических ублюдков… и изначальных сверхсуществ, думающих, что они такие уж крутые.
— Я рассуждаю логически, — возразил я. — Виссарион ведь умер в итоге наших совместных действий. Или не так?
— Так, — признала Смерть.
Я пожал плечами.
— Ты пришёл ко мне — не я, — продолжала Пустота, отрешённо разглядывая восьмиглазый череп, стоящий на столе у Виссариона (помнится, тот использовал его вместо пресс-папье). — Ты предложил забрать своего учителя. Просил об этом как об услуге, несмотря на то, что это нарушало правило — нельзя торопить смерть живых, нельзя задерживать смерть мёртвых.
— А потом, — кивнул я, вспоминая тот разговор, — я убедил тебя в том, почему конкретно здесь стоит сделать в правиле исключение. Виссарион сам нарушал его — неоднократно, возвращая к жизни тех, кто был убит и не успел попасть к тебе.
Вроде меня. Помните ноги, лежащие в двух метрах от моего тела?
— Ты должен был умереть, Готфрид, — заговорил психопомп, стоящий справа от меня.
— Ещё тогда, — добавил второй.
— Вы ещё тут? — я обернулся на два пятна пустоты. — Зачем они?
— Они порождения твоего сознания, Артур Готфрид, — чуть улыбнулась Смерть (если, конечно, такое можно назвать улыбкой).